Шрифт:
Ларри Нивен. Человек-мозаика
Перевод с англ.
– О. Колесников
В году нашей эры 1900 Карл Ландштейнер разделил человеческую кровь на четыре типа: А, В, АВ и О - по совместимости. Благодаря этому стало возможно сделать пациенту переливание крови с некоторой надеждой, что это его не убьет.
Движение за отмену смертной казни в те годы едва успело начаться, но уже оказалось обречено.
Vh83uOAGn7 -
До суда еще оставались целые сутки, но сомнений в приговоре у него не было. Лью был виновен. На случай, если кто-то в этом усомнится, обвинение располагало железными доказательствами. Завтра в восемнадцать часов Лью приговорят к смерти. Брокстон под каким-либо предлогом апелляцию. Апелляция будет отклонена.
Камера была маленькая, удобная и обитая войлоком. Это не бросало тень на вменяемость заключенного, хотя безумие давно не служило оправданием нарушителю закона. Три стены были просто решетками. Четвертая стена, наружная, была цементной, окрашенной в приятный для глаза зеленый цвет. Но решетки, отделявшие его от коридора, от угрюмого старика справа и от крупного, слабоумного на вид подростка слева - решетки состояли из четырехдюймовых прутьев, отстоящих друг от друга на восемь дюймов, мягких снаружи - защищенных силиконовым пластиком.
Четвертый раз за этот день Лью вцепился руками в пластик и попытался его отодрать. На ощупь он был как прокладка из губчатой резины с жесткой основой в середине в карандаш толщиной и не отдирался.
– Это нечестно, - сказал Лью.
Подросток не пошевелился. Все десять часов, которые Лью находился в камере, этот парнишка просидел на краю койки; прямые, черные волосы падали ему на глаза, а лицо постепенно становилось все более мрачным. Длинные, волосатые руки двигались только во время еды, а все остальное не двигалось вовсе.
Старик при словах Лью поднял взгляд и спросил со злобным сарказмом:
– Тебя подставили?
– Нет. Я...
– По крайней мере, ты честен. И что же ты натворил?
Лью рассказал. Ему не удалось избавиться от нотки оскорбленной невинности в голосе. Старик насмешливо улыбнулся и кивнул, словно ждал именно этого.
– Глупость. Глупость всегда каралась по высшей мере. Если уж тебе приведется быть казненным, так почему не за что-то стоящее? Видишь парня по ту сторону от тебя?
– Конечно, - ответил Лью, не оборачиваясь.
– Он - органлеггер.
Лью почувствовал, что на его лице проступил ужас. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы еще раз посмотреть в соседнюю клетку, и каждый нерв в его теле вздрогнул. Парень глядел на него. Тусклыми глазами, едва видящими из-под копны волос, он смотрел на Лью, как мясник мог бы смотреть на говяжью тушу не первой свежести.
– Сколько человек он убил?
– Ни одного.
– ?
– Действовал на захвате. Находил кого-нибудь, шатающегося в одиночку посреди ночи, накачивал наркотиками и отводил к доку, который заправлял шайкой. Все работы по умерщвлению выполнял док. Если бы Берни приволок мертвого клиента, док бы с него самого снял шкуру.
Старик сидел почти прямо напротив Лью, спиной к нему. Говоря, он оборачивался через плечо, но теперь, казалось, потерял к разговору всякий интерес. Руки его, скрытые от Лью костистой спиной, пребывали в постоянном нервном движении.
– Скольких он поймал?
– Четверых. Потом попался. Не очень смышленым оказался этот Берни.
– А вы что такого сделали, что оказались здесь?
Старик не ответил. Он совершенно перестал обращать на Лью внимание, плечи его слегка подергивались от движения рук. Лью пожал плечами и упал на свою койку.
Было девятнадцать часов, четверг.
В их группу входили трое захватчиков. Берни еще не судили. Другой был мертв - он шагнул через край пешеходной дорожки, когда почувствовал, как усыпляющий заряд попал ему в руку. Третьего сейчас вкатывали на каталке в госпиталь, находящийся рядом со зданием суда.
Формально он был еще жив. Его осудили, апелляция по его делу была отклонена, но он был еще жив, когда его везли под наркозом в операционную.
Интерны подняли его с каталки и ввели в рот загубник, чтобы он смог дышать, когда его погрузили в охлаждающую хидкость. Его опустили без всплеска и, когда температура тела понизилась, впрыснули в вены еще одно вещество. Примерно полпинты. Температура тела упала до точки замерзания, сердце билось все реже. Наконец сердце остановилось. Но оно еще могло забиться вновь. Случалось, на этой стадии приговор отменялся. Официально органлеггер был все еще жив.
Врача заменяла череда механизмов, вдоль которой двигалась лента конвейера. Когда температура тела достигла определенной точки, лента двинулась с места. Первая машина совершила серию надрезов на грудной клетке. С механической искусностью <врач> выполнил кардэктомию.
Теперь органлеггер был официально мертв. Его сердце тотчас отправилось в хранилище. За ним последовала кожа - практически вся одним куском и в живом состоянии. <Врач> отделял ее с изощренной тщательностью, словно разбирая хрупкую, гибкую, чрезвычайно сложную мозаику. Мозг был извлечен и сожжен, пепел помещен в погребальную урну, но все остальное тело - все его отдельные образования, желёзки, пергаментные тонкие пленочки и сосуды, - отправилось на хранение в госпитальный банк органов. Любую из этих частей можно мигом упаковать в транспортировочный сосуд и переправить в любую точку света немногим более чем за час. При удачном стечении обстоятельств, если люди с определенными болезнями получат органы вовремя, органлеггер может спасти больше жизней, чем отнял.