Ласковый дождь

Лэтоу Роберта

– Да.

Без тени смущения или неловкости он убрал руку от ее груди, еще раз погладил по волосам и повернулся к поверенному:

– Знаешь, Бриндли, по-моему, тебе следует снова прибегнуть к английским экивокам.

– Согласен, – отозвался тот, бросив встревоженный взгляд на Миреллу.

Она тем временем окончательно пришла в себя и вмешалась в их разговор:

– Бриндли, мне начинает нравиться мое сказочное богатство и возможность иметь в своем распоряжении столько денег, чтобы вести экстравагантный образ жизни. Сейчас не время и не место говорить о наследстве. Через несколько дней мы встретимся и обсудим наши планы во всех подробностях. Я готова поехать в Лондон, если вы возьметесь вести мои дела,

но на Турцию у меня нет времени. Это наследство станет добавлением к моей жизни, но не изменит ее. И еще. Я обещаю четко выполнять ваши инструкции. А теперь я, пожалуй, вернусь к документам. Мне не хотелось бы вас подвести.

Она поднялась, давая понять, что визит окончен. Адам не двинулся с места. Он был потрясен ее равнодушным отношением к наследству и к той стране, которую любил всем сердцем. Он сразу разочаровался в ней и, чтобы скрыть это, уставился на тлеющий кончик своей сигары.

– Мирелла, – проговорил он наконец с мягкой улыбкой, – я немного знаком с владениями вашей прабабушки. Я видел плантации мака, которые тянутся на много миль и прерываются лишь территорией какого-нибудь греческого храма, древними захоронениями или раскопками археологов. Я поднимался по склону горы Арарат и обнаружил там статуи древних божеств, проплыл вдоль средиземноморского побережья Турции и своими глазами видел останки мраморного амфитеатра на вашей земле, которую омывают морские волны. Я встречал множество подозрительных личностей, ведущих раскопки тоже на вашей земле, и сокрушался, видя, как погибает земля без зоркого хозяйского глаза, что грозит уничтожением бесценной части истории всемирной цивилизации. Все это – ваша собственность. Я проплыл на каноэ по всему Евфрату, существенная часть береговой линии которого принадлежит вам. Мне удалось спасти несколько караван-сараев, обладающих архитектурной и исторической ценностью, – некоторые из них принадлежат вам. Я провел множество ночей в конических храмах Каппадокии, часть которых – ваши. Я стоял на камнях, с которых проповедовал апостол Павел и по которым ступали ваши предки. Все это принадлежит вам – так неужели вы не можете найти время, чтобы съездить в Турцию? Неужели вам совсем неинтересно? Как вы можете отказываться от такого наследства?

Его слова стерли первое впечатление, которое он произвел на нее. Она решительно восстала против его вмешательства в свои дела:

– Адам, мое наследство – это частное дело и не имеет к вам никакого отношения. Я не намерена принимать в расчет несметное множество своих предков, о которых ни моя мать, ни бабушка ничего не знали. Мне это не по душе.

– Но почему, Мирелла? Неужели потому лишь, что это обостряет ваше ощущение собственной смертности и вы не в состоянии это признать?

Его слова привели ее в ярость, но она не позволила дать ей выйти из-под контроля. Обернувшись к Бриндли, она произнесла:

– Если вы позвоните мне завтра утром в офис, я выберу время, чтобы мы смогли вплотную заняться моим наследством. Заодно определим дату моего вылета в Лондон.

Бриндли запер портфель и посмотрел на Адама. Он пожалел о том, что взял его с собой. Ему не хотелось делать этого, и теперь он раскаивался, что не доверился внутреннему голосу. Мирелла направилась к двери. Мужчины молча последовали за ней.

Внизу, в холле, Моузез помог им надеть плащи. Они уже собирались уходить, как вдруг Бриндли вспомнил, что оставил свою ручку на столе в гостиной. Он в сопровождении Моузеза поднялся наверх, чтобы ее отыскать. Дождь лил не переставая. Она отступила на шаг, пропуская Адама к двери. Но он не двинулся с места и лишь осторожно, но решительно прикрыл дверь. Огорчаясь, что она не готова даже к тому, чтобы просто спокойно и с открытым сердцем воспринять историю своей семьи, он повернулся к ней и тихо произнес:

– Когда вы сегодня

открыли нам дверь, я был потрясен. Я подумал: «Она слишком хороша, чтобы существовать в реальности. Ее эротическая красота достойна править самыми великими достижениями мира. Господь существует, слава Ему!» Мое сердце рванулось к вам. Как глупо! Какое разочарование я испытал, обнаружив в вас прекрасную, но бездушную мещанку, у которой полностью отсутствуют воображение и тяга к прекрасному! Вы жалкий отпрыск некогда процветающего и заслуживающего искреннего уважения рода! – Он поднял воротник плаща и вышел под дождь.

Миреллу обескуражили его слова. Она протянула руку, словно хотела его удержать. Но он не остановился. Она хотела сказать ему что-нибудь, не дать уйти. Но его непреклонный вид больно задел ее. Ее ладони вспотели. Выйдя под дождь, он повернулся к ней:

– Мирелла, многие из нас однажды написали неудачный сценарий для своей жизни, а потом с тупым упорством следуют ему. В такой ситуации нужно заставить себя изменить свои взгляды и начать все сначала. Впрочем, не принимайте это слишком близко к сердцу.

Адам сухо попрощался с ней и пошел к машине. Усевшись на заднее сиденье, он зажег сигару и стал ждать Бриндли. Адам ни разу не оглянулся на Миреллу, чтобы не выдать своих чувств. Он открыл дверцу Бриндли, который помахал ей рукой на прощание. Но ее Адам больше не видел – она перестала для него существовать. Он вдруг внутренне очерствел – наверное, из-за дождя.

Когда машина тронулась, Адам проговорил:

– Бриндли, друг мой, давай проведем незабываемую ночь. Я предлагаю поужинать в клубе «Партуз». Там лучшие во всем Нью-Йорке кухня, вино и девочки. И никаких сценариев: просто жизнь, как она есть.

Первыми цветами, оказавшимися на столе Миреллы на следующий день в 3.45 пополудни, были три дюжины чайных роз.

Глава 6

Мирелла раскрыла маленький конверт и в очередной раз взглянула на карточку, вернее, на подпись. Адам Кори. И больше ни слова. Просто – Адам Кори. Красивая, уверенная подпись, занимающая почти всю карточку.

Извинение? Попытка примирения? Он повел себя до неприличия грубо. Но ведь она видела желание в его глазах. А потом вдруг такое оскорбительное прощание. Она поморщилась. Ее до сих пор коробило от его слов. Они глубоко задели ее.

Мирелла провела тяжелый день, наполненный пустой болтовней сослуживцев, и оживилась лишь тогда, когда ей доставили цветы. Началось все с того, что Моузез безмолвной тенью передвигался по гостиной, изображая, что его вовсе не волнует новость о наследстве. В закусочной «Х и О» к ней подсела миссис Краватц и долго распиналась по поводу того, каким жестоким и агрессивным стал Нью-Йорк. Она успокоилась лишь тогда, когда визгливо набросилась на человека, который хотел войти в закусочную, но толкнул дверь не в ту сторону. «Толкай! А не тяни! Что за идиот!» Она вылетела ему навстречу и ткнула в грудь пальцем, словно это была резиновая дубинка: «Научись сначала читать, ублюдок! Время – деньги!»

Один лишь Пол равнодушно отнесся к этой новости. Во время обычного утреннего разговора она почувствовала оттенок раздражения в его голосе, и ей потребовалось совсем небольшое усилие, чтобы уклониться от его предложения встретиться вечером, потому что он все время мямлил и запинался.

В зале для совещаний, куда она отправилась послушать главу своего департамента, висел плотный смог непроходимой скуки, которую навевали выступающие, говоря об одном и том же. В итоге вся аудитория погрузилась в нирвану, за которой последовало полное физическое и моральное истощение, обычно возникающее под действием нервно-паралитического газа. Она разбудила Рональда Калвера, вместе с которым и ушла, не дожидаясь конца совещания.