Ласточки
Шрифт:
– Тогда останься! Не уезжай! Ты можешь учиться и здесь! Нам тоже нужны священники.
– Это невозможно. Я должен повидать родных. Всех, кто остался от моей семьи. Для меня это всего лишь каникулы. Я обязан многим людям за эти чудесные дни.
– А я? Всего лишь мимолетный роман? – с обидой спросила Мадди.
– Конечно, нет. Мы с тобой похожи. Серьезные любящие сердца. Я обязательно буду тебе писать, и когда-нибудь мы будем вместе.
– А я приеду повидать всех вас, – улыбнулась Мадди.
– Это невозможно… только через несколько
– Несколько лет! Мы уже будем стариками! – вскрикнула девушка, прижимаясь к нему.
– Ты смешная девчонка, как это сказать… не желаешь ждать. Всего хорошего приходится дожидаться. Такова воля Господа.
– Но, Дитер, осталось всего две недели!
– Тогда воспользуемся тем, что нам даровано.
Он перевернулся на живот и стал целовать ее, их руки и ноги сплелись, а потом и тела тесно прильнули друг к другу.
Мадди так и не поняла, когда они умудрились раздеться, но казалось таким естественным стащить с себя одежду и лежать обнаженными на колючей траве. Дитер гладил ее белую кожу, но при этом хмурил брови:
– Так нехорошо. Мистер Марри рассердится на меня за такое обращение с тобой. Я их гость.
Дитер колебался. Но Мадди уже было не остановить.
– Мы любим друг друга, и никто ничего не узнает. «Приди ко мне и будь моею» [37] , – продекламировала она фразу из Донна, бесстыдно щупая его шорты и чувствуя внутри что-то твердое.
37
Строка из стихотворения Джона Донна «Приманка». Перевод Б. Томашевского. ( Прим. ред.)
– Нет, Мадди. Мы не супруги. Мы должны сдерживаться.
– Да, но мы делаем то, чего хотят наши тела. Что тут дурного?
Как она может быть такой дерзкой? Но если Джон Донн, будучи священником, мог заниматься любовью со своей возлюбленной, она тоже имеет на это право.
– Так нельзя! У меня никогда не было женщин, – запротестовал Дитер, но она поцелуями заставила его замолчать.
– И я никогда раньше не делала этого, но у нас так мало времени, и кто знает, когда мы встретимся снова! – прошептала Мадди, прижимая его руку к своему бедру. – Что дурного в том, чтобы насладиться друг другом?
– Не знаю, – простонал Дитер, а Мадди по-прежнему продолжала его гладить.
– Вот так?
Он снова застонал, когда она просунула его руки между своими бедрами и стала извиваться, пока он не коснулся самого центра ее возбуждения. Они катались по траве, чувствуя, как нарастает напряжение, и ласкали друг друга, пока оба не взорвались от облегчения.
– Нам было хорошо, и правил не переступили, – вздохнул Дитрих.
– О, ты такой пуританин! – рассмеялась Мадди. Он глянул на нее и тоже ухмыльнулся, но тут же стал серьезным.
– Одному из нас следует быть поосторожнее. Мы не должны больше этим заниматься.
Но ничего
Вспоминая те бурные дни, Мадди представляла только солнечный свет и тени, жадные пальцы и брызгавшую на живот мутную жидкость, и она… лежит… позволяя его семени впитываться в кожу. Никакого риска, никакого позора. Никакого нарушения правил целомудрия, никакого проникновения. Технически она по-прежнему была нетронутой девственницей, но на деле… как может закончиться такая странная невинность? Когда он уедет, она будет ему писать, и они встретятся, как только будут получены визы и разрешения.
В последнюю ночь они льнули друг к другу, едва смея дышать, наблюдая сквозь шумящие листья, как облака то и дело загораживают луну, и прислушиваясь к ночным звукам: ржанию лошади, шуму воды, разбивавшейся о камни.
Они занимались любовью, но по-прежнему не до конца, и каждый раз становилось все труднее противостоять окончательному соединению тел. Дитер, как обычно, в последнюю минуту отстранялся от нее и кончал, не входя в Мадди.
– Как я могу оставить тебя после этого? Лучшее лето моей жизни!
– И моей тоже. Я провожу тебя на вокзал.
– Лучше не надо, Мадди. Я могу заплакать, и все догадаются.
– Плевать, пусть хоть все знают, что мы любовники! – возразила Мадди.
– Тебе придется жить здесь и после моего отъезда. Тебя будут осуждать за то, что меня выбрала.
– Время все изменит, вот увидишь.
– Надеюсь на это, Мадди. Молюсь об этом, Мадлен. Обожаю твое имя. Всегда гордись этим прекрасным именем. Ты пришлешь мне фотографии?
– А ты напишешь и дашь свой адрес. Мой новый адрес в Лидсе у тебя есть.
– Лежит в бумажнике, у сердца.
– Поверить не могу тому, что происходит. Что мы нашли друг друга и так влюбились. Весной я была просто девчонкой, а теперь – женщина, и ты дал мне все это.
– Мы изменились, любимая. Теперь у меня есть чудесные воспоминания, драгоценные воспоминания о любви, которые я унесу с собой в могилу.
Мадди вздрогнула. Стало темно, сыро и холодно. Лето кончилось.
– Не говори так. Скоро мы будем вместе. Обещаю, я приеду к тебе. Но нам пора. Уже поздно.
Они медленно вели лошадь в поводу, и Мадди было плохо оттого, что их мечты так необратимо оборвались.
Плам тревожилась. Уже темно, а Мадди и Монти все еще не вернулись. Что она делает на улице в такой час? Зачем так долго задерживаться в холмах? Последние несколько недель девочка ходила как во сне. Почти не слушала, что ей говорят, а глаза сверкали, как звезды. Словно она была далеко отсюда. В другом мире, в мире поэзии, романтики и грез. Щеки расцвели на свежем воздухе и солнце. Кожа загорела на солнце. Мадди так изменилась за этот год!