Латышские стрелки в борьбе за советскую власть

Коллектив авторов

Мир с Германией

«Мир с Германией» – этот лозунг лежал в основе внешней политики большевиков летом 1918 года. Содержание и значение лозунга были очень важными. Мир с Германией означал спасение России от распада ц сохранение завоеваний революции. Только имея в виду эти цели, можно было принять тяжкие условия Бреста. И большевики смело приняли их. Для победы идей мировой революции большевики нуждались в сильной и единой Советской России, на которую можно было бы опереться. Интернациональные и национальные интересы в тот момент полностью совпадали. Далекие от националистических целей, большевики тем не менее проводили

в России большую национальную работу. Мир с Германией дал возможность организовать регулярную Красную армию, с помощью которой удалось защитить РСФСР. Политическая ситуация требовала выждать, пока проявятся последствия мировой войны, которые были бы неблагоприятными для Германии.

Германии после капитуляции пришлось бы освободить занятую территорию России. Таким образом, были бы освобождены Прибалтика, Литва, Украина и юг Европейской России. Мечты генерала Краснова о войне против Советской России с уходом немцев неизбежно рассыпались бы в прах. Мир с Германией многими в свое время не был понят и правильно оценен. Большевики в 1918 году верно оценили обстановку и проявили большую политическую дальновидность.

Летом 1918 года Россия никоим образом не могла принимать участие в мировой войне. Ей недоставало необходимых материальных средств. Окончательно развалившийся транспорт, топливный кризис – все это лишало Россию возможности активно выступить.

Еще осенью 1915 года на процессе Сухомлинова выяснилось, что Россия не была подготовлена к мировой войне. Что же в таком случае сказать о России в 1918 году? У разоруженной страны оставалось только застрявшее по воле случая в центре и точно так же случайно вывезенное с фронта оружие…

Всего этого эсеры не могли не знать. Среди них могли оказаться люди, которые не были в состоянии охватить и оценить общее положение России. Но когда генералы их Генерального штаба, стоявшие во главе вооруженных сил эсеров, начали кампанию под лозунгом «Война с Германией», их целью, без сомнения, было под прикрытием патриотических лозунгов наловить рыбку в мутной воде…

Очень может быть, что в случае возобновления войны с Германией мурманский и архангельский десанты Антанты поспешили бы на помощь эсерам. Весьма возможно, что на Волге появились бы японцы. Вся территория Европейской России была бы превращена в поле битвы, и кто знает, сумела ли бы она когда-либо оправиться от ран, нанесенных в междоусобной борьбе. Вероятнее всего, Россия превратилась бы в таком случае в колонию великих держав…

Лозунг «Мир с Германией» был абсолютно правильным. Этот лозунг свидетельствует о том, что летом 1918 года большевики показали себя ловкими дипломатами и дальновидными политиками. Во-первых, во внешней политике они заняли позицию tertius gaudens, во-вторых, получили возможность организовать Красную армию, с помощью которой были разгромлены контрреволюционеры.

Выступление левых эсеров

Утром 6 июля в Москве царила тишина. Не было ни малейших признаков, которые свидетельствовали бы о том, что случится после обеда.

Около четырех часов дня левые эсеры убили посла Германии графа Мирбаха. Затем заранее сгруппированными силами левые эсеры заняли в Трехсвятительском переулке помещение Чрезвычайной комиссии (ВЧК), арестовали и заперли в погребе Дзержинского и его помощников – Лациса и Смидовича. Во главе мятежа стояли Александрович и Прошьян. Первый был помощником председателя Чрезвычайной комиссии, второй – членом Высшей военной коллегии.

Из Трехсвятительского переулка, где в доме Морозова расположился штаб восставших, войска мятежников

стали продвигаться к Кремлю, занимая соседние улицы и площади.

Первые сведения о выступлении левых эсеров

6 июля после обеда я находился в помещении Технической редакции на Садово-Кудринской улице. Часов около пяти адъютант сообщил мне по телефону, что меня ищет Подвойский. В то же самое время к дверям подъехал автомобиль, из которого вылез секретарь Подвойского. Войдя в комнату, где находились также Антонов-Овсеенко и Радус-Зенькович, он велел мне немедленно ехать вместе с ним в Александровское училище. На мой вопрос, кто меня зовет и зачем, я не получил определенного ответа.

Наш автомобиль ежеминутно останавливали вооруженные патрули, разъезжавшие в автомобилях и проверявшие удостоверения личности. Во время одной из проверок я узнал, что ищут автомобиль, на котором скрылись убийцы германского посла графа Мирбаха.

Наш автомобиль подъехал к воротам дома, где сейчас (в 1928 г. – Ред.) помещается Верховный военный трибунал. Без разрешения и без каких-либо формальностей меня провели в соседнюю комнату, где находились Подвойский и Муралов.

У стены, неподалеку от окна, стоял массивный деревянный стол, на котором была расстелена карта. Гражданское лицо, может быть, обратило бы больше внимания на присутствующих, но я прежде всего заметил этот военный атрибут.

Я обратился к Подвойскому, с которым был знаком, и спросил, что случилось. На этот мой вопрос Муралов с удивлением ответил: «Как? Вы не знаете? В городе восстание! Положение весьма серьезно!».

Подвойский решительным, не терпящим возражений голосом с глубокой революционной убежденностью сказал мне: «Вы составьте нам план ночного наступления. Мы начнем атаку в четыре часа утра. Больше ничего от вас не требуется. Войсками будет командовать другой – тот, кого вы назначите».

Я спросил: «А на какие войска вы ориентируетесь?» Мне ответили: «Главным образом на полки Латышской дивизии, потому что другие войска малонадежны».

Я задал вопрос: «Где находятся войска левых эсеров?» Подвойский пальцем показал Трехсвятительский переулок.

Во время нашей беседы поступали различные донесения. Все же было ясно, что никаких организованных действий еще не предпринимается.

Сам вопрос о моем участии в подавлении мятежа сильно поразил меня и, по правде говоря, показался мне очень обидным. Мне надлежало составить план, осуществить который поручено будет другому. Я не мог допустить мысли, что Подвойский или Муралов сами стремятся стать во главе войск. По сути дела их предложение означало, что мне доверяют. Видно было, что меня выбрали только для той работы, которую не мог исполнить никто другой. Я не возражал и рекомендовал вызвать командира 1-й бригады Латышской дивизии Дудыня.

Я стал знакомиться с положением дел. Сведения об эсерах были очень неполными. От Подвойского и Муралова я узнал, что восставшие эсеры заняли Трехсвятительский переулок и укрепились там, что их передовые отряды приближаются к Кремлю и находятся у реки Яузы. На основании этих немногих сведений пришлось разрабатывать план действия. Понятно, что Кремль мы должны были прочно удерживать в своих руках. Помимо того, следовало так закрепиться в городе, чтобы присоединившиеся к мятежникам силы не смогли разбрестись по всему городу. В этих целях я рассчитывал занять все важные в тактическом отношении площади и переулки. Войска надлежало сосредоточить на исходных пунктах – у храма Спасителя, на Страстной площади и в Покровских казармах.