Лав-тур на Бора-Бора
Шрифт:
Капитан горестно вздохнул. За прошедший год он лишился почти всех своих сбережений, они перекочевали в карманы предприимчивого шантажиста. И это помимо того, что тот получал с покойной Ирмы.
Конечно, кроме себя, ему винить некого. В тот вечер в Сен-Тропе, когда Ирма одна вернулась на яхту и вызвала его в каюту, он должен был проявить больше твердости. Но у нее были глаза, как у раненого олененка. Он пожалел ее, хотел поддержать и сам не заметил, как они оказались в постели. И с тех пор так и пошло. Стоило ей поссориться с мужем, что случалось нередко, или просто заскучать, она тут же звала
Сомерс понимал, что подобные отношения не делают ему чести, он превратился в комнатную собачку, не говоря уже о том, что такое поведение было грубым нарушением профессиональной этики.
Если бы Сомерс был умнее и тверже, то уволился бы на следующее утро, и ничего бы не случилось. Но он смалодушничал. Сперва один раз, потом второй и так далее. А когда мелкий, смуглый, вертлявый Андре впервые потребовал денег, что-либо предпринимать было уже поздно. Они с Ирмой оба оказались на крючке. И если для нее эти выплаты были лишь источником раздражения, то для капитана Сомерса они были просто разорительны. Уже через полгода он простился с надеждой купить собственную прогулочную яхту, о которой давно мечтал, а чем дальше, тем крепче затягивался узел.
Некоторое время назад Сомерс стал замечать, что Ирма перестала бояться Андре, и начал не на шутку беспокоиться. Если она по какой-то причине сочтет, что ей проще все рассказать мужу, то для него такой выход будет губителен. Его карьера будет уничтожена. И капитан с ужасом ожидал, чем закончится эта история, боясь предпринять хоть что-то. Да и что он мог предпринять? Уволить Андре он не мог. Уволиться сам тоже. В обоих случаях эта жадная скотина грозила ему немедленным разоблачением. Расстаться с Ирмой? Он мечтал порвать эту связь, но она и слышать нечего не желала.
– За деньги, которые я плачу твоему ублюдку, – повторяла она каждый раз, когда он заводил этот разговор, – я хочу получать хоть какое-то удовольствие.
Хотя в последнее время Ирма потеряла к нему интерес. Сперва он решил, что причиной всему куча народу, собравшаяся в этот раз на яхте, но так бывало и раньше, и ничто ее не останавливало. Сомерс не мог поверить своему счастью. Он начал строить планы, как избавиться от Андре, и тут погибла Ирма.
Сомерс с самого начала знал, что в то утро Андре после того, как потребовал денег у него самого, отправился к Ирме на платформу. И было это уже после отплытия хозяина с друзьями на рыбалку. Почему он не сообщил об этом жандармам сразу же? Потому что, как ни горько это сознавать, он был жалким, трусливым слизняком, а не крутым морским волком, которого привык из себя строить.
Сомерс всегда был любимцем женщин. Высокий, стройный, подтянутый, с бронзовым загаром, литыми мышцами, обаятельной улыбкой, голубыми глазами и выцветшими на солнце прядями соломенных волос, он был как будто с обложки глянцевого журнала. Капитан неотразимо смотрелся на мостике белоснежной яхты, и от желающих нанять его не было отбоя. Он как своеобразный престижный атрибут на дорогой посудине, игрушке миллионеров.
И вот он, итог его бессмысленной тридцатипятилетней жизни. Он сидит и трясется от страха, что его обвинят в убийстве. Обвинит человек, который обобрал его до нитки и разрушил его карьеру.
Но что лукавить? Он сам все разрушил.
Завтра утром он отправится в жандармерию и все расскажет инспектору. А там будь что будет. Если, конечно, он не сможет сделать еще более решительный и действенный шаг.
Приняв это решение, Сомерс впервые за последние месяцы почувствовал огромное облегчение, чувство освобождения от тяжкого груза, который и днем и ночью давил на его сердце.
Глава 18
Ирина Яковлевна сидела за туалетным столиком в своей каюте, с раздражением прислушиваясь к несущимся из-за стены звукам. И когда они все успокоятся? Сама достойная матрона ложилась поздно, но при этом любила, чтобы в доме царила полнейшая тишина, не мешая ей наслаждаться заслуженным отдыхом. Из-за переборки, отделяющей ее каюту от каюты Крюгеров, доносился безостановочный бубнежь, и, что особенно раздражало, исключительно по-немецки.
– За день не наговорились, голуби, – язвительно заметила Ирина Яковлевна, адресуясь к переборке. Потом, обратив взор к зеркалу, поправила темные крашеные пряди, уложенные в высокую прическу, поправила кружевной пеньюар, ниспадающий, словно греческая хламида, с ее представительной фигуры, и задумчиво уставилась в пространство.
После некоторого размышления Ирина Яковлевна сообщила своему отражению в зеркале: «Пожалуй, так будет лучше всего, тянуть дальше бессмысленно». Она грузно поднялась с кресла и открыла дверь каюты.
С другого конца коридора, из-за закрытой двери, раздавались Иннино повизгивание и заливистый, почти девичий смех Семена. «Все не угомонятся, – покачала головой бабуля, – вот он, шульмановский темперамент, медовый месяц еще не начался, а их уже из каюты не выманишь». Ирина Яковлевна поджала яркие накрашенные губы и крикнула на весь коридор зычным, хорошо поставленным голосом:
– Инна, детка! – Сразу же установилась мертвая тишина.
Через секунду из приоткрытой двери высунулась взъерошенная Иннина голова, остальное тело она стыдливо прятала за дверью.
– Что, бабушка? – пискнула детка, слегка задыхаясь.
– Зайди ко мне, – уронила Ирина Яковлевна начальственным тоном.
– А можно завтра? – надула губки Инночка.
– Сейчас, – веско и безапелляционно заявила старая горгулья, захлопывая свою дверь.
Через секунду Инна босиком пробежала по ковру в бабушкину каюту, прикрывшись кое-как крошечным шелковым халатиком.
– Что, бабуля? – вопросило дитятко, хлопая пушистыми ресницами.
– Инна, детка, – прогудела Ирина Яковлевна, снимая с пальцев массивные, усыпанные бриллиантами перстни, – я хотела у тебя позаимствовать одно колечко, знаешь, с таким квадратным большим бриллиантом.
Инна не мигая смотрела на пухлую бабушкину руку с длинными сильными пальцами, с ярко-алым маникюром. Собственные Инночкины ручки были тоже пухленькими, но маленькими, как у ребенка. Ее пальчики, розовые и нежные, были раза в два тоньше, и у нее никак не укладывалось в голове, как это бабуля собирается носить ее кольца. Ирина Яковлевна по-своему истолковала затянувшееся молчание и решила помочь Инне освежить память.