Лавандовое поле надежды
Шрифт:
– По-твоему, я брошу свое задание, потому что ты попросил?
– Да. Твоя жизнь в опасности.
– По-твоему, я не знаю?
– Пожалуйста, пойми, ситуация изменилась! И Черчилль, и де Голль об этом говорят. Все силы союзников сосредоточены на Па-де-Кале. Мы должны затормозить немецкие пути сообщения, чтобы выгадать время для последних приготовлений. Мы обрежем все телефонные линии, взорвем все железные дороги, будем препятствовать передвижению солдат, уничтожать склады оружия и боеприпасов. Железные дороги, автотрассы, корабельное сообщение, воздушные пути… выбирай что хочешь – наши люди по всей стране не
В глазах Лизетты вспыхнул гнев.
– Зато он участвует в заговоре с целью свергнуть немецкую верхушку изнутри!
Такого Люк не ожидал.
– Что?!
Лизетта рассеянно провела рукой по черным волосам.
– Между Килианом и Штюльпнагелем что-то происходит. Что-то очень важное.
Люк вопросительно посмотрел на нее. Она рассказала ему все, что знала, но убедить так и не смогла.
– Ты просто пытаешься выставить его в привлекательном виде, – заявил Люк.
– Не говори ерунды! И потом, не каждого немца стоит малевать той же черной краской, что и Гитлера. Во мне течет немецкая кровь – делает ли она меня фашисткой? Ты сам по происхождению немец, Люк, – принимаешь ли ты участие в зверствах? А старик в Л’Иль-сюр-ла-Сорг? Вряд ли он сочувствовал нацистскому режиму… – Наверное, жестоко было говорить такое, но Лизетта не могла удержаться.
Люк обмяк, точно от удара.
– Я тебе не подчиняюсь, – закончила она.
– Есть еще время сбежать, не нужно лишних жертв, – настаивал он. – Мы могли бы…
– Люк, я высоко ценю твою верность.
– Верность? – уязвленно переспросил он.
– Нужно выяснить, что происходит между Килианом и Штюльпнагелем. Я подчиняюсь приказам – и велению сердца.
Он печально посмотрел на нее.
– Что ж, тем хуже для меня.
Люк сердито сгреб рубашку и куртку. Опомнившись, Лизетта рванулась к нему, но было уже поздно: он выскочил за дверь и помчался вниз по лестнице.
До банка Лизетта доехала на метро, радуясь, что все-таки ушла из дома. В два часа пополудни на работе найдется, чем занять голову, чтобы не думать ни о Люке, ни о Маркусе. Она была не в состоянии объяснить ни свои нежные чувства к Люку, ни яростное желание противоречить ему. Они могли страстно предаваться любви, а через несколько минут разругаться в пух и прах. Она снова осталась без него, с тоскливым, сосущим чувством утраты. У Лизетты голова шла кругом при мысли о том, что Люк видел ее с Маркусом. Наверное, ему трудно пришлось. Нет, если она хочет добиться успеха, жонглировать двумя мужчинами никак нельзя.
Лизетта развернула записку, которую Вальтер оставил для нее на столе. Просит прийти к нему, как только она появится в банке. Девушка поспешила к нему в кабинет.
Когда она вошла, Вальтер поднялся на ноги и, к ее удивлению, обогнул массивный письменный стол. Она уж подумала, хочет поцеловать ее, но нет. Банкир взял пальто и шляпу, обмотал шею шарфом.
– А мне сказали, ты больна.
– Мне стало лучше.
Он натянуто улыбнулся.
– Это хорошо. Я рад, что ты пришла.
Держался он скованно, неловко. Да и зачем ему идти в кафе, если секретарша в любую минуту подаст ему хоть кофе, хоть что еще.
– Что-то случилось?
– Надень пальто, Лизетта. Встретимся в вестибюле.
Он выпроводил девушку из кабинета.
Выйдя из банка, Вальтер показал спутнице кафе через дорогу.
– Вон. Называется «Trois Moineaux». – Он перешел на немецкий. – «Три воробья». Интересно, как французы эти названия придумывают.
Весна близилась, а стены, которые Лизетта так старательно строила вокруг себя всю долгую парижскую зиму, трещали по швам, угрожая завалить ее обломками. Они с Вальтером вошли в кафе. Напряжение между ними усилилось. К удивлению Лизетты, семидесятилетний банкир выбрал столик на террасе и, отрывисто заказав два кофе, отослал официанта.
– Вы сердитесь, что я утром сказалась больной?
– Вчера ко мне приходил офицер гестапо, – мрачно объяснил Вальтер.
Колокола у нее в голове забили тревогу.
– Ой! Зачем?
– Поговорить о тебе.
– Обо мне? – неподдельно изумилась девушка.
– Да. Гнусный тип по фамилии фон Шлейгель. Ага, вижу, он тебе знаком. Не объяснишь ли, откуда?
– Что он хотел?
– Ты не отрицаешь, что знаешь его. Я так и думал, что у него нет причин лгать, хотя мне трудно смириться с мыслью, что твое имя известно тайной полиции.
Он поднял палец, призывая ее молчать, пока официант ставил на столик их кофе.
– Вальтер, что он сказал? – решительно осведомилась Лизетта, но потом сбавила тон. – Простите, но напускная учтивость этого человека – лишь прикрытие его коварства.
– Что ты делала в Л’Иль-сюр-ла-Сорг? Ты же сказала мне, будто приехала из Лиона?
Лизетта приняла вид оскорбленного достоинства.
– Я же вам говорила, что ездила в Прованс.
– Ты сказала – в Марсель.
Лизетта утомленно вздохнула.
– Все поезда на юг проходят через Марсель. Вы меня в чем-то обвиняете?
– А должен бы?
Лизетта ничего не ответила. Кофе из цикория был крепким и горьким, под стать ее настроению. Она сердито смотрела на улицу.
Они сидели в неуютном молчании.
– Почему ты не рассказала мне про Лукаса Равенсбурга?
Лизетта вздрогнула. Невозможно отрицать, что ей известно это имя.
– Вальтер, с самого дня моего приезда вы крайне добры и великодушны ко мне – и я очень благодарна вам за поддержку и помощь. Вы никогда не расспрашивали о моей жизни, и я восприняла это как знак того, что вы и не хотите ничего знать. Я ничуть не обижалась. С какой стати вам интересоваться личной жизнью своих сотрудников? Вас уважают и немцы, и французы. Вы балансируете на грани между теми и другими, вам надо укрепить свою позицию…
– Защитить банк, – сердито поправил ее Вальтер.
– По-вашему, я подставляю вас под удар?
– А как ты думаешь?
Правда наверняка больно задела бы его. Наверняка он подозревает, что у Лизетты были тайные причины вернуться во Францию.
– Вальтер, послушайте, Лукас Равенсбург – мой друг.
– Друг?
Она смущенно кивнула.
– Больше, чем друг.
– Любовник?
– Пожалуй, нет.
– В самом деле? Фон Шлейгель утверждает, что Равенсбург – твой жених.