Лавина (сборник)
Шрифт:
Иван не ответил. Он думал, где ему ночевать. Позвонил старому другу Коле.
До перестройки Коля назывался фарцовщик, теперь бизнесмен. Открыл обувной кооператив, пригласил армян, тачают модную обувь. На счету кооператива — три миллиона. Вот это потолок.
Коля подошел к телефону.
— Можно я у тебя переночую? — спросил Иван.
— Из дома выгнали? — догадался Коля.
— Примерно, — нехотя сказал Иван.
— Денег мало приносил? — догадался Коля.
— Примерно.
— Приходи. Только
— Договорились, — Иван положил трубку. Задумался: где он будет околачиваться до одиннадцати часов.
Эля смотрела на врача. Он и не собирался ею заниматься.
— Послушайте, — с интересом спросила она. — Вы зачем здесь сидите?
— Что? — Врач поднял на нее глаза. Глаза были странной, грушевидной формы: они долго шли узкими, а потом расширялись к вискам.
Иван Алибеков был полукровка, хотя правильнее говорить — двукровка. В нем текли две крови: славянская и мусульманская. Форма глаз как бы отражала борьбу двух начал и победу славян.
Эля споткнулась о его глаза и потеряла напор.
— Я жена артиста Игоря Мишаткина, — мягко напомнила Эля. — У него плохо с нервами. Если его поставят на учет, он будет невыездной. Я бы хотела частно.
Иван выслушал с отсутствующим видом, потом подвинул к себе телефон и стал цеплять пальцем диск.
Эля встала, подошла к розетке и вырвала из нее телефонный шнур вместе с розеткой и куском стены.
Врач, будто проснувшись, посмотрел на Элю и сказал:
— Я не знаю, что с нервами у вашего мужа. Но ваши никуда не годятся. Сядьте.
Он выдвинул стул на середину комнаты.
— Зачем? — не поняла Эля.
— Сядьте. — Его грушевидные глаза стали определяющими на лице.
Эля села. Иван простер над ней руку, как Медный всадник. Голове стало тепло. Немножко захотелось спать. Голос врача, как голос самого Господа, был добрым и бесстрастным.
— Представьте себе, вы маленькая. Вам восемь лет. Вы в пионерском лагере. Родительский день. Ко всем приехали, а к вам нет. У всех радость, а вы плачете…
Из глубины памяти всплыл тот давний, а оказалось — недавний день.
…Самодеятельная сцена под открытым небом. На сцене хор — девочки и мальчики, поют «Пионер, не теряй ни минуты». А на лавках сидят родители и со слезами умиления смотрят на своих чад. На Элю никто не смотрит, она никому не нужна. Мама не приехала.
Эля спела и ушла со сцены — сначала в лес, потом в поле, которое стелилось за лесом. Ее никто не хватился. Люди в счастье забывают о других.
Началась гроза. Эля стояла среди поля одна, она была самым высоким предметом, как громоотвод на крыше. И если бы молния ударила, то ударила именно в нее. «Пусть убьет, — мстительно подумала Эля. — Тогда они по мне заплачут. Вспомнят, как мучили». Эля заплакала по себе. И вдруг увидела еще один предмет, двигающийся по полю
— А теперь представьте себе: родительский день окончен. Вечер. У всех уезжают. Все плачут. А у вас — счастье. К вам приехала мама.
Эля поднялась со стула. По щекам текли слезы, оставляя за собой холодящие дорожки.
— А откуда вы знаете? — тихо, потрясенно спросила Эля.
— Это легко. Закон компенсации.
— Но откуда вы знаете про лагерь?
У Ивана была способность предвидеть и подвидеть. Видеть то, что было и будет. Это свойство он открыл в себе в четвертом классе, когда не успевал решить контрольную, а учитель уже тянул листок из-под его рук. Иван напрягся до нечеловеческого предела и вдруг увидел мамино кольцо глубоко под шкафом. Это кольцо пропало год назад. Подозревали домработницу Зою. Иван пришел домой, полез под шкаф и достал кольцо в коконе затвердевшей пыли. Потом ЭТО не повторялось. Ушло. Так, наверное, уходит талант, если им не пользоваться.
Сейчас Иван увидел вдруг Элю — маленькую и плачущую среди поля. Видимость была нечеткая, как проекция на экране старой затертой пленки. Но все же видел. Значит, ЭТО вернулось.
— Вы гений… — поняла Эля.
Иван сделал неопределенное движение бровями и ртом.
Иван знал, что мысль материальна. Это не мистика, а реальность. Но пусть темные Аникеевы считают его гением. Тогда он попадет не в последние двадцать процентов, а в первые восемьдесят.
Эля смотрела на Ивана во все глаза. Гении — те же люди. У них не две головы и не четыре глаза. Нормальные человеки, иногда даже в плохих ботинках. Чаще в плохих, потому что для них, гениев, это мелочь.
Иван Алибеков стал бывать на Патриарших прудах.
Он лечил Игоря гипнозом. Метод его был Эле неведом. Суть метода состояла в том, что блокировался участок мозга, который заведует волей. Оказывается, алкоголизм — это болезнь воли, и, значит, волю надо держать под кнутом, как скота, а не уговаривать ее, как капризного ребенка. При этом методе категорически запрещалось пить, иначе помрешь в одночасье.
Желание жить оказалось в Игоре сильнее желания пить. Инстинкт жизни победил все прочие инстинкты.
Мама Игоря не могла поверить в такое преображение. Игорь был трезв, здоров, много работал. А еще совсем недавно ей казалось — она его теряет. Она боялась, что сын умрет раньше ее — это был самый главный, верховный страх, который леденил душу, к нему нельзя было привыкнуть.
А сейчас — какая перемена в жизни. Мама смотрела на Элю молитвенным взором и спрашивала:
— Деточка, за что мне такое счастье?
— За прошлые страдания, — отвечала Эля. — Закон компенсации.