Лавина
Шрифт:
От одного ее вида у меня перехватывало дыхание. На лице девушки застыло выражение легкого удивления, губы будто опухли, синие глаза затуманились. Она курила, глубоко и с наслаждением затягиваясь.
— Чем, по-вашему, я занималась в последние недели и месяцы? — промолвила она. — Я часами лежала на диване и вспоминала, вспоминала каждую минуту из прошедших четырех лет, и прежде всего дни перед его смертью. Я не обнаружила ничего необычного. Хайнрих был, как всегда, уравновешенным, спокойным, хотя энергия из него била ключом. Иногда он рассказывал о своих сложностях, но они были неотъемлемой частью его работы.
— Не называл ли
— Он всегда называл какие-то имена. Чаще всего я их тут же забывала, поскольку для меня это были лишь имена.
— Упоминал ли он о вашем отце?
— Несомненно. Но мой отец — это человек, а не имя.
— А как он о нем отзывался?
— Что вы хотите услышать? О моем отце он всегда говорил хорошо, о Цирере — наоборот. Хайнрих считал, что Цирер агент, который улаживает дела разных фирм, своего рода маклер.
— Агент?
— «Есть агенты, состоящие на службе у правительства, а есть те, кто состоит на службе у концерна», — говорил Хайнрих. По-моему, он презирал этого человека, однажды назвал его мошенником, гангстером. Но то, что вас должны ввести в правление фирмы, меня все-таки удивляет. Об этом Хайнрих никогда не говорил. И я не верю в это правление, завод продадут, близнецы уговорят гранд-даму, что это лучшее решение.
— Вы попросили меня быть вашим союзником, — сказал я, — поэтому я и задаю столько вопросов. Сказать по правде, смерть Бёмера была мне поначалу безразлична. Я просто сильно разволновался, увидев его утром на колокольне. Это меня поразило — не столько сам человек, сколько его местонахождение. Он был для меня чужим, как были чужой и вы. В детективы я не гожусь, хотя фотографу иногда приходится выступать в качестве такового. Но теперь меня интересуют обстоятельства его смерти. Кто убил Хайнриха Бёмера? Кто так жаждал его смерти, что не побоялся пойти на убийство? Уголовная полиция не видит мотива преступления, пусть, но, если он есть, я хочу его найти.
Поскольку Матильда не отвечала, я заговорил грубее и откровеннее.
— Допустим, что убийцей был ваш собственный отец, потому что не мог вынести связи дочери с шефом. Что бы вы на это сказали?
— Я? Ничего бы не сказала. Я бы задушила отца собственными руками. С наслаждением.
Она произнесла это не ради красного словца, а на полном серьезе. Лицо ее пылало, она была красива, слишком красива.
— Что ж, если у вас есть план, говорите. Пойдемте на кухню, я сделаю нам бутерброды. В холодильнике есть пиво… Не смотрите на меня с таким удивлением, иногда мне хочется выпить пива, но целую бутылку я не могу осилить.
Пока мы сидели в кухне друг против друга и закусывали, я раздумывал, что бы такое ей предложить, поскольку не имел никакого плана. У меня не было даже наметки плана.
— Выкладывайте, — сказала Матильда.
— Кто знает о вашей связи с Бёмером?
— Мой отец, разумеется. Мать не знает ничего. Ей я вечно рассказывала всякие байки. Она верит любой лжи, поэтому всегда и попадается на приманку к вертопрахам, и потом она была так занята своими любовными интрижками, что моих просто не замечала.
— Кто еще об этом знал? Не могли же вы четыре года жить как отшельница, Бёмер был человек известный и при своих габаритах не невидимка. Его машина в определенные часы стояла около вашего дома.
— Он был известен тем, кто вел с ним дела. В газетах никогда не появлялись его фотографии. А здесь, в доме, меня считали,
— Ближайшие десять лет, которые вы сможете прожить без забот: как это будет выглядеть на самом деле, кто об этом знает? Кто будет оплачивать вашу квартиру? Ведь это может делать только человек, знающий о вашем существовании.
— В Цюрихе есть адвокат, который дает распоряжение тамошнему банку, и все идет как по маслу. Я абсолютно уверена, что в заводских бумагах нет обо мне ни строчки. Хайнрих был человек осмотрительный. Он сам сказал однажды: «Киска, я все уладил, после моей смерти ты не окажешься скомпрометированной, даже если рядом не будет никого, кто тебя оберегает». Между прочим, при этом впервые было названо ваше имя. Конечно, я зарегистрирована в полиции как проживающая в этой квартире, веду солидный образ жизни, не оскорбляю общественную нравственность, не являюсь обузой для социального обеспечения, убираю свою квартиру и подъезд, не нарушаю покоя, не имею ни детей, ни домашних животных, аккуратно плачу за квартиру, вернее, ее оплачивают, короче говоря, я идеальная немка. Подозрительным могло бы быть лишь то, что я не плачу налогов, поскольку нигде не работаю. Но я живу на пособия частного лица, состою, так сказать, на содержании у покойника, а это налогами не облагается. Ну как, довольны?
— Извините, — сказал я.
Она топнула ногой и крикнула:
— Кончайте с вашим лживым пустословием! «Простите, извините». Все это лицемерие. В конце концов, мы оба хотим одного и того же, хотя и по разным причинам. Смерть Хайнриха кое-что принесет вам, а у меня кое-что отняла.
— У меня есть одно подозрение, — сказал я, — и одно смутное представление кое о каком плане.
— Хайнрих всегда говорил: если строишь планы, должен знать, чего хочешь, иначе грош им цена.
— Если не секрет: чем вы, собственно, занимаетесь целый день?
— Слушаю музыку, читаю книги, журналы, делаю перед зеркалом гимнастику. Из дома я редко выхожу, потому что все мужчины таращатся на меня, будто хотят купить. Читаю газеты, но то, что в них написано, только раздражает.
— У вас в самом деле нет друзей, к которым вы могли бы пойти?
— У меня был Хайнрих, и этого было достаточно. Он до сих пор со мной, пусть даже его уже нет.
— Что вы собираетесь делать на рождество? — спросил я, поражаясь собственной смелости.
— Почему вас это интересует?
— Потому что рождество через три недели.
— Я не буду наряжать елку, буду слушать Баха.
— Я делаю сейчас фотоальбом об островных замках Вестфалии. Снимков у меня предостаточно, но мне нужны еще овеянные грустью зимние пейзажи. Приглашаю вас поехать со мной. Мне хочется забрать вас отсюда на один или два дня. Это моя просьба.
— Очень мило с вашей стороны, но в этом нет необходимости. Я принадлежу к числу людей, которые не скучают в обществе самих себя. Это тоже заслуга Хайнриха. Хотелось бы еще спросить, — насмешливо добавила она, — что скажет ваша жена, если я с вами поеду?