Лавка древностей
Шрифт:
Кит поднимает руку к шляпе, улыбается, сам поглаживает своего Вьюнка и выражает твердую уверенность, что второго такого пони мистер Брасс вряд ли где увидите.
— Спору нет, красивый конек, — продолжает Брасс. — И ведь, наверно, смышленый?
— Господи помилуй! — говорит Кит. — Да ему что ни скажи, он все поймет — как человек!
— Быть того не может! — восклицает Брасс; он слышал то же самое, на том же самом месте, из тех же самых уст и в тех же самых выражениях по меньшей мере десять раз и все же удивлен до крайности. — Ай-яй-яй!
— Сначала, сэр, — говорит Кит, польщенный горячим
— Ax! — вздыхает мистер Брасс, для пущей назидательности, а также от полноты чувств. — Не пренебрегай таким прелестным предметом для размышлений. Тебе есть с чем поздравить себя, есть чем гордиться, Кристофер. Честность — лучший нам указчик, поверь моему личному опыту. Не далее как сегодня утром я поплатился сорока семью фунтами и десятью шиллингами, и только из-за своей честности. Но это мне не в убыток, отнюдь не в убыток!
Мистер Брасс исподтишка щекочет себе нос пером и устремляет на Кита слезящиеся глаза. Кит думает: недаром говорят, что внешность обманчива, — к кому же это и отнести, как не к Самсону Брассу!
— Человеку, — продолжает Самсон, — человеку, который ухитряется потерять за одно утро сорок семь фунтов десять шиллингов, можно лишь позавидовать. Будь это восемьдесят фунтов, радость моя не имела бы границ. Каждый потерянный фунт во сто крат увеличил бы мое блаженство. Чуть слышный тоненький голосок, Кристофер, — с улыбкой восклицает Брасс, ударяя себя в грудь, — напевает вот здесь веселые песенки, и на душе у меня светло и радостно!
Кит, умиленный столь поучительной беседой, готов подписаться под каждым словом мистера Брасса, и ему тоже хочется высказать что-нибудь эдакое, но тут на улице появляется мистер Гарленд. Мистер Самсон Брасс угодливо подсаживает старичка в фаэтон; пони несколько раз встряхивает головой, стоит минуты три-четыре в полной неподвижности, будто ноги у него приросли к земле и он решил никуда отсюда не двигаться — здесь жить и здесь умереть! — потом вдруг без всякого предупреждения берет с места и несется по улице со скоростью двенадцати миль в час. Тогда Самсон и его сестрица (уже давно выглядывающая из-за двери) обмениваются улыбкой, странной и не слишком приятной улыбкой, и присоединяются к мистеру Свивеллеру, который в их отсутствие услаждал себя разнообразными гимнастическими упражнениями и теперь сидит за столом весь потный, красный и старательно выскабливает на бумаге сломанным перочинным ножом несуществующую кляксу.
Когда же Кит приходил один, пешком, Самсон Брасс всякий раз вспоминал о важных делах, требующих отправки мистера Свивеллера если не на Пикем-Рай, то в какое-нибудь другое, не менее отдаленное место, откуда этот джентльмен мог вернуться часа через два, через три, а то и позже, так как, по чести говоря, он не считал нужным спешить в таких случаях и затягивал свои отлучки до пределов возможного. Вслед за мистером Свивеллером исчезала и мисс Салли. Тогда мистер Брасс отворял настежь дверь конторы и принимался беззаботно напевать все тот же мотивчик и улыбаться ангельской улыбкой. Лишь только Кит сходил вниз, его подманивали к столу, услаждали приятной, поучительной беседой, иной раз даже просили побыть в конторе минутку, пока мистер Брасс сбегает через улицу,
Пока все вышеописанные дела и события происходили в стенах и за стенами конторы Самсона Брасса, Ричард Свивеллер, которому теперь частенько случалось корпеть за своим столом в полном одиночестве, томился скукой, не зная, как убить время. Для того чтобы сохранить жизнерадостность и умственные способности, он обзавелся доской и колодой карт и стал играть в криббедж с болваном, причем ставки у них были по двадцать, тридцать и даже по пятьдесят тысяч фунтов, не говоря уже о рискованных пари, которые заключались на довольно солидные суммы.
Так как игра обычно велась в полной тишине, несмотря на ее широкий размах, мистеру Свивеллеру начало почему-то казаться, будто в те вечера, когда мистера и мисс Брасс не бывало дома (а они теперь часто уходили куда-то), за дверью в контору слышится не то сопенье, не то фырканье, и после недолгих размышлений он решил, что в этом скорее всего повинна маленькая служанка, которая вечно страдала насморком, простужаясь в холодной кухне. Однажды вечером мистер Свивеллер пригляделся попристальнее и в самом деле увидел чей-то глаз, поблескивавший и мерцавший в замочной скважине; убедившись в правильности своих догадок, он тихонько подкрался к двери и сцапал девочку, прежде чем она успела заметить его приближение.
— Ой! Я ничего дурного не делаю, честное слово не делаю, — закричала маленькая служанка, отбиваясь от него с такой силой, какая была бы впору служанке, более рослой. — Мне одной скучно на кухне. Только не жалуйтесь на меня хозяйке! Я вас очень прошу!
— Не жаловаться? — сказал Дик. — Ты что же, развлекаешься таким образом, ищешь общества?
— Да, да! — ответила она.
— И давно ты эдак свой глаз проветриваешь?
— С тех пор как вы стали играть в карты, и еще раньше.
Смутные воспоминания о довольно-таки фантастических пантомимах, которые освежали его в перерывах между трудами и, следовательно, проходили на виду у маленькой служанки, несколько опечалили мистера Свивеллера, но ненадолго, потому что он не принимал таких вещей близко к сердцу.
— Ну, что ж, входи, — сказал Ричард после минутного раздумья. — Садись… буду, учить тебя играть в криббедж.
— Ой, что вы, разве можно! — вскричала маленькая служанка. — Мисс Салли меня убьет, если узнает, что я была наверху.
— А очаг на кухне горит? — спросил Дик. — Самую чуточку, — ответила она.
— Меня мисс Салли не убьет, если узнает, что я был внизу, следовательно пошли туда, — сказал Ричард, засовывая колоду в карман. — Эх! Какая ты худенькая! Это что же значит?
— Я не виновата.
— Говядину с хлебом есть будешь? — осведомился Дик, берясь за шляпу. — Да? Так я и думал. А пиво когда-нибудь пробовала?
— Разок хлебнула, — ответила маленькая служанка.