Лавка древностей
Шрифт:
Девочка отпрянула от него, и дверь тут же захлопнулась. Тогда она постучала в соседнюю лачугу; там дверь была незаперта и легко подалась под ее рукой.
В этой лачуге, по-видимому, жили две семьи, так как две женщины, каждая с ребятами, ютились по разным половинам комнаты. Посреди нее, держа за руку мальчика, стоял важный джентльмен в черном; судя по всему, он только что вошел сюда.
— Вот, любезнейшая, — говорил джентльмен. — Привел вам вашего глухонемого сына. Будьте благодарны мне за это. Он обвиняется в воровстве. Всякому другому мальчишке пришлось бы худо за такие дела, но вашего я пожалел
— А моего сына вы мне вернете? — сказала вдруг вторая женщина, выбегая из своего угла и останавливаясь перед джентльменом. — Что ж вы не вернете мне моего сына, ведь он сделал то же самое, а вы отправили его на каторгу.
— Разве и ваш сын глухонемой? — строго спросил джентльмен.
— А разве нет, сэр?
— Вы знаете, что это неправда.
— Нет, правда! — крикнула женщина. — Он с самой колыбели был глух, нем и слеп ко всему доброму, светлому. Вы говорите, ее сын ничего не смыслит! А мой что смыслил? Кто учил его добру? И где этому учат?
— Тише, тише! — прервал ее джентльмен. — Ваш сын владеет всеми своими чувствами.
— Правильно! Но ведь такого легче сбить с пути. Этого мальчика вам жалко, потому что он ничего не смыслит, так спасите и моего, ведь его тоже никто не учил различать, что хорошо, что плохо. Вы, джентльмены, так же не вправе наказывать ее сына, которого господь лишил слуха и языка, как моего, — ведь он по вашей же вине лишен всякого разумения! Сколько к вам приводят юношей, девушек — и даже взрослых мужчин и женщин, у которых и ум и сердце немые и которые творят зло по своему невежеству и терпят кару за свое невежество, а вы спорите между собой, следует или не следует их учить! Будьте справедливы, сэр, и верните мне моего сына!
— Вы совсем потеряли голову, — сказал джентльмен, вынимая из кармана табакерку. — И мне вас жаль.
— Да, я потеряла голову! — воскликнула женщина. — А кто во всем виноват — вы! Верните мне моего сына, пусть он кормит вот этих несчастных малюток. Будьте справедливы, сэр! Ведь вы сжалились над ее мальчиком, верните же мне моего!
Из всего виденного и слышанного Нелл поняла, что здесь не место просить подаяния. Она незаметно отвела старика от дверей этой лачуги, и они снова пустились в путь.
Надежды и силы оставляли девочку, но, твердо решив ни словом, ни жестом не показывать этого, пока ноги держат ее, она весь остаток этого дня медленно шагала рядом со стариком и, чтобы хоть сколько-нибудь наверстать время, старалась как можно реже останавливаться на отдых. Было еще светло, хотя вечер уже приближался, когда та же унылая дорога привела их к шумному городу.
Бедным странникам, измученным и совсем павшим духом, его улицы показались невыносимыми. Робко попросив милостыни у одной, другой двери и получив отказ, они решили как можно скорее выбраться отсюда, в надежде, что в каком-нибудь одиноком загородном коттедже пожалеют их.
Им оставалось пройти еще одну улицу, а девочка уже чувствовала близость той минуты, когда силы изменят ей. Но вот впереди показался путник с котомкой за плечами; он шел в том же направлении, что и они, опираясь на толстую палку и держа в другой руке открытую книгу.
Прежде чем взмолиться о помощи, надо
Глава XLVI
Это был учитель. Не кто иной, как бедный учитель. Взволнованный и потрясенный такой неожиданной встречей не меньше самой девочки, он растерянно молчал и не догадался даже поднять ее с земли.
Но спустя минуту самообладание вернулось к нему; отбросив в сторону палку и книгу, он опустился на одно колено и стал приводить Нелл в чувство как умел, а старик только беспомощно ломал руки и словами, полными любви, взывал к ней, умоляя произнести хоть слово.
— Ваша внучка потеряла последние силы, — сказал учитель, искоса посмотрев на старика. — Вы измучили ее, друг мой.
— Она ослабела от голода, — простонал он. — Я только теперь вижу, что она совсем больна.
Бросив на пего не то укоризненный, не то сочувственный взгляд, учитель поднял девочку на руки, велел старику взять ее корзинку и следовать за ним и быстро зашагал по дороге.
Недалеко от этого места стояла маленькая гостиница, в которую учитель, вероятно, и шел, когда его так неожиданно задержали. Туда он и поспешил теперь со своей бесчувственной ношей и, вбежав прямо на кухню со словами: «Посторонитесь, ради бога!», опустил ее в кресло перед очагом.
При появлении учителя все, кто был там, в испуге вскочили с мест и стали вести себя так, как принято в подобных случаях. Каждый советовал свое излюбленное средство, и никому не приходило в голову принести его; каждый кричал: «Воздуха! Больше воздуха!» и в тоже время ни на шаг не отступал от предмета своих попечений, лишая его возможности дышать, и все они, как один, дружно негодовали, почему другие не делают того, что любой из них мог бы прекрасно сделать сам.
Впрочем, хозяйка — женщина более толковая и расторопная — сразу же рассудила, как тут надо поступить, и вскоре прибежала с рюмкой коньяку, разбавленного горячей водой, да еще в сопровождении служанки, несшей уксус, нашатырный спирт и прочие подкрепляющие средства, которые, будучи должным образом применены, оказали такое действие на девочку, что спустя несколько минут она могла уже поблагодарить всех чуть слышным голосом и протянуть руку взволнованному учителю. Не позволив больной вымолвить больше ни слова, ни даже пошевельнуть пальцем, женщины перенесли ее на кровать, тепло укрыли, вымыли ей ноги горячей водой, закутали их фланелью и послали за лекарем.
Лекарь, красноносый джентльмен с целой связкой печаток, болтавшихся чуть пониже его черного репсового жилета, прибыл незамедлительно, подсел к бедной Нелл и, вынув из кармана часы, пощупал ей пульс. Потом он посмотрел ей язык и снова пощупал пульс, устремив задумчиво-рассеянный взгляд на рюмку с недопитым коньяком.
— Не мешало бы, — заговорил, наконец, этот джентльмен, — давать больной время от времени по ложечке разбавленного подогретого коньяка.
— Да мы так и сделали, сэр! — радостно воскликнула хозяйка.