Лавка
Шрифт:
Благодаря появлению второго учителя Румпош, помимо того, что он директор школы, делается еще и первым учителем, первый учитель босдомского народа.
Второго учителя называют учителем, хотя он еще не взаправдашний учитель. Чтобы стать учителем, ему надо еще сдать два экзамена. С педагогической точки зрения он, по словам фрау Румпош, пока еще только соискатель учительского места, и пусть люди это знают и не путают должность новичка с должностью ее мужа.
Нам приказано говорить второму преподавателю, кстати, его звать Хайер, господин учитель.Соискатель учительского места, на мой взгляд, более
Учителю Хайеру примерно тридцать лет. Война помешала ему сделаться учителем раньше. Он и не женат. На какие средства он мог бы содержать жену? Разве что на заначку,как у нас говорят. Рыжевато-каштановые усы Хайер носит не на вильгельмовский манер и не на гинденбурговский, а щеточкой, ну, как Эберт, одним словом. Стало быть, Хайер — социал-демократ и ближе к нам по духу. Нос у него с седловиной, темные волосы гладко зачесаны назад, чуб с прицепомназываем мы такую прическу. Свои сигареты второй учитель курит из рыжеватого мундштучка, а членам певческого ферейна объясняет, что, когда куришь из такого мундштука, самые дешевые сигареты — и те хороши.
— Зато небось сам мундштук прорву денег стоит, — говорят члены ферейна.
Хайер с первого дня начинает рьяно заниматься нашим воспитанием. Раньше все мы были подразделены на больших и маленьких, теперь, не изменившись физически, мы становимся старшей и младшей ступени.
Хайер устраивает мне проверку. Он хочет знать, что я знаю, а чего не знаю.
— Ты кто таков? — спрашивает он.
Я не могу повторить ответ, который дал учителю Румпошу на подобный вопрос, у меня язык не поворачивается. И я объясняю Хайеру, что родом я из семьи Маттов, Эзау Матт — так меня звать, что для босдомцев я булочников Эзау, но что лично мне кажется, будто я и еще кто-то другой, а может, я и стану когда-нибудь кем-то другим.
Против этого учитель Хайер не возражает. Он говорит, что, если судить по моим знаниям, мне уже год назад следовало перейти в старшую ступень. И выходит, целый год я недополучал причитающуюся мне старшую ступень.
Румпош как следует берет за бока нового соискателя. В конце концов, это его соискатель. Учительская доля — мучительская доля. Пусть Хайер как следует вработается, пусть он поймет, что выпороть десять учеников подряд — нелегкий труд. Хайер бьет редко, а когда и бьет, то по рукам. Он не заставляет нас ложиться на переднюю парту, как Румпош. А девчонок он вообще не бьет.
— Он, поди, не знает, какие бабы подлые. Вот женится, тогда узнает, — говорит Франце Будеритч.
Румпош подключает Хайера к работе с певческим ферейном и доверяет ему подготовить целый концерт к очередному празднику освящения. Скрипка в руках у Хайера меньше скребет и взвизгивает, чем у Румпоша. В те времена каждый сельский учитель был обязан по меньшей мере играть на скрипке. Пусть даже прескверно, ведь речь шла о музыкальном развитии сельского населения.
Хайер вводит новый стиль в исполнение песен: отныне певцы не должны трюхать по тексту нога за ногу. Хайеру подавай настоящий темп, а в результате певцы успевают за час исполнить на две песни больше. Первая песня, которую разучивает Хайер, начинается так: Я вышел утром из ворот…Учитель Хайер придает большое
Еще и сегодня, когда я, закрыв глаза, вспоминаю, как исполняли эту песню, перед моим взором встает Коллошев Август, он поет «рра-рра-рра!», и его никелированные очки, с помощью которых он заглядывает в песенник, исполняют на Августовой переносице сверкающие прыжки радости.
Хайер разучивает с хором также и песню, которая до сих пор считалась неподходящей для вокального исполнения. До сих пор ее играли на духовых инструментах. Я имею в виду Хоенфридбергский марш.
Во имя разучивания этого марша меня привлекают к деятельности ферейна. Поскольку в кассе ферейна лишних денег не водится, Хайер заказывает в Лейпциге только по одному нотному листу для каждой партии, после чего привлекает меня, целый год не ведавшего о своей принадлежности к старшей ступени, к размножению нотных листов. Мне велено после обеда приходить к нему на квартиру. Он дает мне бумагу с пустыми нотными строчками, вручает бутылку черных чернил, чтобы я переписывал ноты. Как подручный.
Хайер и я сидим друг против друга за холостяцким столом. На дворе прохладно, как бывает в мае, когда наступает пора весенних заморозков, и куда эти заморозки нагрянут, там гибнет цвет на деревьях. Правда, в Босдоме растут только дешевые сорта яблок, боскопские да борсдорфские, ну чего еще, еще груши-якобинки и мелкие сливы, сплошь второй сорт, но ведь их цвет тоже не выносит мороза. А больше всего меня тревожит судьба черешен на поле у Цетчей. Куда мне деваться, если черешня не принесет ягод?
У Хайера от переписывания нот сводит пальцы. Не начался бы у него ревматизм. «А все война проклятая!» — бранится он. Из кладовки рядом с комнатой он приносит дрова и уголь. Дрова сырые, он состругивает с полена щепки, поджигает их, потом ложится на живот и дует в топку своей железной печки, дует и дует, пока у него глаза не лезут на лоб и не наливаются кровью белки. Наконец огонь в печи возвещает, что он готов вступить в жизнь и малость потрудиться для нас и для нашего ферейна.
И опять мы выписываем нотные знаки, один за другим, один за другим: звуки, сведенные к чернильным точкам. Мы не разговариваем за работой, нам надо следить, чтобы нотные головки точно сидели на отведенных для этого строчках. Если я ошибусь, Эрнсте Кракс пропоет другую мелодию, чем Рихард Кордиан, люди, пришедшие на праздник, зажмут уши, а виноват во всем буду я.
Время от времени тишину в комнате учителя нарушает чириканье и чивиликанье. Это воробьи. Они живут под застрехами крыши. Пусть дом только построен, все равно, где сыщется дырочка, туда юркнут воробьи и сами примутся за строительство, каркас — из стеблей травы, обивка — из перьев.
В книге «Основы наук» есть такая картинка: «Монахи за переписыванием священных текстов». Найдись у кого-нибудь лестница нужной длины и приставь он ее к нашему окну, чтобы взглянуть на нас, мы бы тоже показались ему такими вот монахами. Но, как я уже сказал, для этого понадобилась бы у-у какая длинная лестница.