Лавр Корнилов
Шрифт:
Большая часть сотрудников Ставки досталась Корнилову «по наследству» от его предшественников. Самой заметной фигурой среди них был начальник штаба генерал-лейтенант А.С. Лукомский. Это был, несомненно, выдающийся организатор. Накануне войны он занимал должность начальника мобилизационного отдела главного управления Генштаба. Сложнейшее дело проведения всеобщей мобилизации было в немалой мере заслугой Лукомского. За несколько месяцев до революции он стал генерал-квартирмейстером Ставки. С назначением Алексеева Верховным главнокомандующим Лукомский должен был автоматически стать начальником штаба, но тогдашний военный министр Гучков предпочел ему генерала Деникина. Лукомский ушел на должность командира 1-го армейского корпуса и вернулся в Ставку лишь при Брусилове.
Прежде Корнилов никогда не сталкивался с Лукомским по службе. В первый же день между ними состоялся
В период, о котором мы ведем речь, генерал-майор И.П. Романовский был первым генерал-квартирмейстером Ставки. С Корниловым Романовский был знаком еще со времени совместной службы в Туркестане. В мае 1917 года, когда Корнилов был назначен командующим 8-й армией, Романовский был у него начальником штаба. Тогда вместе им пришлось прослужить чуть более месяца, с тем чтобы снова встретиться уже в другом качестве в Могилеве.
Как и Лукомский, Романовский был штабным работником очень высокой квалификации. Знавшие его вспоминали, что «к нему надо было приходить с докладом не только хорошо обоснованным, но и приносить с собой груду материалов и книг Свода законов и военных распоряжений» {281} . Несколько тучный для своего сорокалетнего возраста, медлительный в движениях, Романовский производил на окружающих впечатление человека флегматичного и равнодушного ко всему. На самом деле он был очень эмоционален и особенно остро реагировал на развал страны и армии. Его показания следственной комиссии по «корниловскому» делу дышат искренностью и настоящей болью. «Самолюбие русского и самолюбие военного, может быть, оно покажется некоторым смешным, направляло меня по пути, который мог бы привести к спасению России, к спасению армии, без которой не может жить Россия. Единственным путем для меня представлялся путь сильной власти, какая будет эта власть для меня, в сущности, все равно, лишь бы она была сильная, разумная и честная, то есть русская, а не немецкая» {282} . В лице Романовского Корнилов обрел верного помощника и надежного соратника.
Второй генерал-квартирмейстер Ю.Н. Плющик-Плющевский когда-то был сослуживцем Лукомского по мобилизационному отделу Генштаба. Люди, близко общавшиеся с ним, полагали, что он, «не обладая должными качествами, часто не имел своего мнения и у него не хватало мужества защитить свои взгляды, даже когда он придерживался другого мнения» {283} . Корнилов дважды ставил вопрос о замене Плющевского, но оба раза Лукомскому удавалось его отстоять. Позже, однако, Корнилов оценил его умение работать с бумагами, быстро и четко выполнять полученные задания. Именно Плющевский был непосредственным составителем записок Корнилова, представленных им на обсуждение Временного правительства.
Атмосфера закрытости, в которой жила Ставка, создавала почву для всякого рода интриг. Они процветали и прежде, не прекратились они с назначением Корнилова. Тон в этом задавал Филоненко, видевший свою роль в том, чтобы охранять Корнилова от чуждых влияний, а заодно и присматривать за ним. В этом качестве он рьяно принялся выслеживать «монархические заговоры». Уже через два дня после назначения на новую должность Филоненко сообщил о том, что, по его данным, в Ставке готовится контрреволюционный переворот. По приказу Корнилова было проведено расследование, но выяснилось, что в основе всей этой истории лежали непроверенные, да к тому же искаженные слухи. Однако Филоненко на этом не успокоился и в результате на свет родилось «дело генерала Тихменева».
Генерал-лейтенант Н.М. Тихменев
По словам генерала Лукомского, на третий или четвертый день после появления Филоненко в Могилеве ему принесли копию телеграммы, отправленной верховным комиссаром по адресу управляющего военным министерством. «Я прочитал и ничего не понял, — вспоминал Лукомский. — Было упомянуто о “коне бледном”, скачущем через какие-то горы и чего-то затевающем. Было упомянуто среди телеграммы о начальнике военных сообщений. Я сказал, что воровского языка не понимаю и не могу разобрать в чем дело» {284} . Действительно, телеграмма могла сбить с толку кого угодно. Вот ее буквальное содержание: «То, что Ваня, Федор, Генрих, Эрна, Жорж делали с запада, теперь может быть в шатре с востока. Конь бледный близко, так мне кажется. Пожалуйста, исполните немедленно все, что завтра утром вам передам» {285} .
Позже выяснилось, что, опасаясь вездесущих «монархистов», Филоненко зашифровал свое послание именами и образами из романа Савинкова «Конь бледный», рассчитывая на то, что сам его автор (он же адресат) в этом разберется. В переводе это должно было означать, что в Ставке (Шатре) зреет контрреволюционный заговор. На следующее утро в разговоре по прямому проводу Филоненко прямо назвал имя генерала Тихменева и попросил Савинкова срочно вызвать того в Петроград для разбирательства.
Обвинения Филоненко строились на обрывках разговора, подслушанного им в поезде по дороге в Могилев. Ничего конкретного в них не содержалось, но в числе прочего была упомянута фамилия Тихменева. За компанию, Филоненко выставил заговорщиком и Лукомского. История эта дошла до Керенского, однако за Тихменева вступился лично знавший его полковник Барановский, и в итоге дело было закрыто. Лукомского же категорически поддержал сам Керенский. Пострадавшим в результате оказался Филоненко. Лукомский пожаловался на него находившемуся тогда в Ставке министру иностранных дел М.И. Терещенко, а тот сообщил об этом Керенскому. Филоненко был вызван в Петроград для разбирательства, и лишь поддержка Савинкова помогла ему сохранить свой пост.
Савинков понимал, что Филоненко человек пустой и ненадежный. Но бывший террорист в это время затевал сложную игру, в которую были вовлечены и Керенский, и Корнилов. Находясь в Петрограде, Савинков контролировал лишь часть событий. Ему нужны были глаза и уши для того, чтобы следить за партией с противоположного конца шахматной доски. Эта роль и отводилась Филоненко. Однако Савинков совершил ошибку, свойственную многим недюжинным людям. Будучи убежденным в том, что это именно его партия, он и мысли не допускал о том, что какая-то из задействованных им фигур способна на самостоятельные поступки. Уже ближайшее время показало, что это далеко не так.
БОЛЬШАЯ ИГРА
Ко времени назначения Корнилова Верховным главнокомандующим ситуация на фронте начала стабилизироваться. Германо-австрийские войска, испытывавшие острую нехватку резервов, остановили успешно развивавшееся наступление. Россия потеряла все свои завоевания в австрийской Галиции, но в создавшейся ситуации это можно было считать очень скромной платой. Временное затишье на фронтах позволило Корнилову более внимательно сосредоточиться на задуманной им программе оздоровления армии.
30 июля в Ставке состоялось совещание, на котором присутствовали министр путей сообщения П.П. Юренев, министр продовольствия А.В. Пошехонов и их помощники. Главное командование на совещании представляли Корнилов, Лукомский и начальники отделов штаба. В докладе товарища министра путей сообщения Э.П. Шуберского была нарисована удручающая картина полного развала железнодорожного транспорта. Докладчик не скрывал, что уже в ближайшее время это может привести страну к экономической катастрофе и оставить армию без подкреплений и боеприпасов. Подводя итог обсуждению, Корнилов сказал, что России сейчас нужно иметь три армии — армию в окопах, армию в тылу, работающую на нужды фронта, и армию железнодорожную. Он заявил, что не касается вопросов о мерах оздоровления тыла, но, по его мнению, в тылу должна быть установлена такая же жесточайшая дисциплина, которую он стремится возродить на фронте {286} .