Лавровый венок я отправил на суп…

Губерман Игорь Миронович

В лагере я стихов не писал, там я писал прозу.

Сибирский дневник. Часть первая

* * *

Судьбы моей причудливое устьевнезапно пролегло через тюрьмув глухое, как Герасим, захолустье,где я благополучен, как Муму.

* * *

Все это кончилось, ушло,исчезло, кануло и сплыло,а было так нехорошо,что хорошо, что это было.

* * *

Живя

одиноко, как мудрости зуб,вкушаю покоя отраду:лавровый венок я отправил на суп,терновый – расплел на ограду.

* * *

Приемлю тяготы скитаний,ничуть не плачась и не ноя,но рад, что в чашу испытанийтеперь могу подлить спиртное.

* * *

Все смоет дождь. Огонь очистит.Покроет снег. Сметут ветра.И сотни тысяч новых истинна месте умерших вчеравзойдут надменно.

* * *

С тех пор как я к земле приник,я не чешу перстом в затылке,я из дерьма сложил парник,чтоб огурец иметь к бутылке.

* * *

Живу, напевая чуть слышно,беспечен, как зяблик на ветке,расшиты богато и пышномои рукава от жилетки.

* * *

Навряд ли кто помочь друг другу может,мы так разобщены на самом деле,что даже те, кто делит с нами ложе,совсем не часто жизни с нами делят.

* * *

Я – ссыльный, пария, плебей,изгой, затравлен и опаслив,и не пойму я, хоть убей,какого хера я так счастлив.

* * *

Я странствовал, гостил в тюрьме, любил,пил воздух, как вино, и пил вино, как воздух,познал азарт и риск, богат недолго были вновь бездонно пуст. Как небо в звездах.

* * *

Я клянусь всей горечью и сладостьюбытия прекрасного и сложного,что всегда с готовностью и радостьюотзовусь на голос невозможного.

* * *

Не соблазняясь жирным кусом,любым распахнут заблуждениям,в несчастья дни я жил со вкусом,а в дни покоя – с наслаждением.

* * *

Я снизил бытие свое до быта,я весь теперь в земной моей судьбе,и прошлое настолько мной забыто,что крылья раздражают при ходьбе.

* * *

Я, по счастью, родился таким,и устройство мое – дефективно:мне забавно, где страшно другим,и смешно даже то, что противно.

* * *

Мне очень крепко повезло:в любой тюрьме, куда ни деньте,мое пустое ремеслонужды не знает в инструменте.

* * *

Мне

кажется, она уже близка —расплата для застрявших здесь, как дома:всех мучает неясности тоска,а ясность не бывает без погрома.

* * *

Когда в душе тревога, даже стены,в которых ты укрылся осторожно,становятся пластинами антенны,сигналящей, что все кругом тревожно.

* * *

Настолько я из разных лоскутковпошит нехорошо и окаянно,что несколько душевных закутковдругим противоречат постоянно.

* * *

Откуда ты, вечерняя тоска?Совсем еще не так уже я стар.Но в скрежете гармонию искали сам себя с собой мирить устал.

* * *

Я вернулся другим – это знает жена,что-то прочно во мне заторможено,часть былого меня тем огнем сожжена,часть другая – тем льдом обморожена.

* * *

Порядка мы жаждем! Как формы для теста.И скоро мясной мускулистый мессиядля миссии этой заступит на место,и снова, как встарь, присмиреет Россия.

* * *

Когда уходил я, приятель по нарам,угрюмый охотник, таежный медведь:– Послушай, – сказал мне, – сидел ты недаром,не так одиноко мне было сидеть.

* * *

Всех, кто встретился мне на этапах(были всякие – чаще с надломом),отличал специфический запах —дух тюрьмы, становящейся домом.

* * *

На солнце снег лучится голубой,и странно растревожен сонный разум,я словно виноват перед тобой,я словно, красота, тебе обязан.

* * *

Кочевник я. Про все, что вижу,незамедлительно пою,и даже говный прах не нижевысоких прав на песнь мою.

* * *

Когда я буду немощным и хворым,то смерть мою хотел бы встретить яс друзьями – за вином и разговоромо бренности мирского бытия.

* * *

Мы бы не писали и не пели,все бы только ржало и мычало,если бы Россия с колыбелибудущие песни различала.

* * *

Случайно мне вдруг попадается слово,другими внезапными вдруг обрастает,оно – только семя, кристаллик, основа,а стих загустеет – оно в нем растает.

* * *

Ночью мне приснился стук в окошко.Быстрым был короткий мой прыжок.Это банку лапой сбила кошка.Слава Богу – рукопись не сжег.