Лайла. Исследование морали
Шрифт:
Одно из этих забавных молочно-белых существ подплыло к нему и коснулось его тела, сначала руки, потом бока, чем слегка потревожило его. Играет ли оно с ним? Или же ему что-то нужно? Он попытался приподняться и отодвинуться, но понял, что не может. Он утратил способность двигаться. Существо гладило его и тыкалось в него, снова и снова, пока он постепенно не очнулся ото сна.
Было темно, и он почувствовал вновь это прикосновение. Чья-то рука. Он не шевелился. Ладонь гладила его руку, осторожно и настойчиво, затем стала шарить все дальше и дальше по телу. Когда рука подобралась достаточно близко к цели, та напружинилась
…Затем оно напряглось. Потом медленно поднялось и задержалось. Снова отпустило и опустилось. Вновь поднялось и напряглось, отпустило и опустилось снова. Опять и опять. С каждым разом все убыстряясь. С каждым разом все более настойчиво. Каждый раз всё более требовательно к тому, что нужно было получить.
С каждым запросом по его телу пробегала волна возбуждения. Они становились все сильнее и сильнее, вдруг его руки охватили ей бедра, и его тело задвигалось вместе с ней при каждом взлёте и падении. Мысли его увязли в этом океанском течении чувств и большом теле, подобном медузе, которое маячило над ним, двигаясь вверх и вниз, вверх и вниз, всё так же сжимаясь и отпуская, снова и снова. Он чувствовал громадные волны эмоций, которыми ничто уже не управляло. Он чувствовал, что вот-вот наступит взрыв…
Вот уже ПОЧТИ наступил…
Затем … её тело вдруг напряглось и сжалось на нём, она вскрикнула, всё его существо исторглось в неё, а разум отлетел куда-то в небытие.
… Когда рассудок вернулся, он почувствовал, как её мышцы постепенно расслабились и бедра у неё снова стали мягкими.
Она долго не шевелилась.
Затем ему на щеку упала слеза. Он удивился.
— Я делаю так только с теми, кого очень люблю, — прошептал её голос.
Казалось, он исходил откуда-то помимо её тела, возвышавшегося над ним, от кого-то, кто был тоже как бы посторонним наблюдателем всей этой сцены.
Затем Лайла легла рядом, вытянулась во всю длину и обвила его руками, как бы собираясь владеть им всегда.
Они долго лежали вместе. Она держала его в объятьях, но мысли его начали свободно откатываться как волны отлива, сдержать который не может ничто.
Некоторое время спустя послышалось ровное дыхание, и он понял, что она спит.
Где-то между сном и пробуждением есть такая зона, где в уме возникают видения старых активных подсознательных миров. Он только что прошел сквозь эту зону и на мгновенье увидел то, что забудется, если снова уснуть. Но оно также забудется, если проснуться окончательно.
Впервые он оказался в таком пассивном положении. Раньше у него были свои мысли на этот счет, собственный натиск, плотские желания. А при такой пассивности как бы приоткрывалось нечто.
Ему почудилось, что он, возможно, и не имеет никакого отношения к тому, что произошло. Он постарался удержаться в таком состоянии, полусонном, полубодрствующем.
В иллюминаторе снова мигнул свет. Может быть,
Может, в этом и дело. Это было именно то, другое, что и совершало происходящее, а вовсе не Лайла и не сам он.
Свет фар исчез, и в слабеющем изображении её ладони ему почудилось что-то другое. Чуть выше кисти на руке у неё были длинные шрамы, один из них был по диагонали к остальным. Он подумал, а не делала ли она что-то с собой.
Он повернулся и потрогал пальцем её кисть. Да, это были шрамы, но они уже сгладились. Должно быть это случилось давно. Это мог быть, конечно, след от автомобильной аварии или какая-нибудь другая травма, но что-то твердило ему, что это не так. Больше похоже на следы прошлой внутренней войны с тем, что привело её сегодня сюда — некоей громадной борьбы между разумом умственным и разумом физическим.
Если это так, то победили клетки. Возможно они достаточно кровоточили и выбросили инфекцию, затем вспухли и замедлили ток крови, закупорились и затем медленно с присущей им разумностью, независимо от разума Лайлы, они вспомнили, какими они были до того, как их разрезали, и снова аккуратно соединились. У них был собственный разум и своя воля. Умом Лайла попыталась умереть, а в физическом плане она хотела выжить.
Так оно всегда и бывает. Хотя умом понимаешь, что жить незачем, но тем не менее продолжаешь, так как разум клеток не видит причин к тому, чтобы умирать.
Тем самым объясняется то, что случилось сегодня. Первый разум там в каюте невзлюбил его и всё еще не любит. А второй разум заставил её прийти сюда и заняться любовью. И первая Лайла не имеет к этому никакого отношения.
Клеточные структуры занимались любовью миллионы лет и не откажутся от этого из-за вновь появившихся недавно соображений, которые почти ничего не понимают в том, что происходит на свете. Клетки стремятся к бессмертию. Они знают, что их дни сочтены. Вот почему они приходят в такое беспокойство.
Они так стары. Они стали проводить различие между телом слева и телом справа более миллиарда лет тому назад. Еще до появления сознания. Конечно же они не обращают внимания на умственные структуры. В их масштабе времени разум — нечто эфемерное, что появилось несколько мгновений назад и возможно исчезнет ещё через несколько мгновений.
Вот это он увидал и пытался удержать теперь, это слияние умственных и биологических структур, которые не дремлют, сознают присутствие другого и находятся с ним в противоречии.
Чувство отлива. При отливе эта клеточная сексуальная деятельность в интеллектуальном планетак вульгарна и постыдна, но при возврате прилива вульгарность как по волшебству превращается в высококачественную притягательность и происходит какое-то помутнение разума из-за каких-то других сил, в этом есть какой-то ужас. Отстранённый, независимый и внимательный разум вдруг грубо отодвигается в сторону другим разумом, который сильнее его. Затем происходят странные вещи, которые разум опять считает вульгарными и постыдными, когда прибой поворачивается вспять.