Лазарев. И Антарктида, и Наварин
Шрифт:
Между берегом и судами, от одного корабля к другому сновали десятки гребных и парусных вельботов и шлюпок. Вслед за ними тянулись и пересекались пенистые шлейфы на поверхности потревоженной воды. Довершало живописную картину бесчисленное множество белоснежных чаек, паривших и перекликавшихся над бухтой или кормившихся на воде тут и там.
— Красотища какая, — проговорил, поеживаясь от утренней прохлады, Лазарев. — Один раз такую прелесть обозреть — на всю жизнь запомнится.
— Все так, — зевая, сказал Унковский, — однако средь красот этого стройного леса мачт
— Ты, пожалуй, прав, — ответил Лазарев, — да и борта сих красавцев проконопачены пенькой вологодской.
Стоянка в Лондоне началась с неотложных забот. Прежде всего Лазарев отвез в Лондон на проверку компасы, хронометры и секстаны.
Парусный корабль в океане подобен щепке в море. Стихия ветра и волн, штормы и ураганы носят его и мотают иногда неделями. Имея даже доброе парусное оснащение, судно бессильно бороться с противным ветром, то есть воздушным вихрем, противным конечной цели плавания. «Мордавиндом» называют в шутку моряки ветер, дующий в направлении, противоположном генеральному курсу корабля, или попросту «мордотыком». Для достижения цели всякий уважающий себя капитан всегда обязан знать достоверно свое место в океане. Особенно важно это для безопасности плавания. И не только вблизи берегов. В неизведанных местах посреди океана часто скрываются под тонкой пеленой пенистых волн коварные коралловые рифы.
Правильное направление движения на судне показывает хорошо выверенный компас, а достоверность места судна обеспечивается точностью хронометров и секстанов.
Еще с гардемаринской поры Лазарев приучил себя проверять исправность мореходных инструментов, чтобы, будучи в море, быть уверенным в них.
Унковский же распоряжался загрузкой товаров Российско-Американской компании, приводил корабль в порядок. За две недели в Кронштадте многое не успели сделать, да и увидели далеко не все изъяны.
На переходе выяснилось, что добрая половина вант и бегучего такелажа оказалась подгнившей и требовала замены. Спустившись через три дня после выхода в море в носовой трюм, командир почувствовал резкий запах плесени. На дне трюма поверх бочек с пресной водой покоился многомесячный запас сухарей, позеленевших от плесени, их пришлось выкинуть. В корпусе кое-где показалась небольшая течь, в палубе местами зияли щели, часть шпангоутов в местах соединения с бимсами расшаталась.
Вернувшись, Лазарев вечером в кают-компании сказал Унковскому:
— Завтра же, Семен Яковлевич, опять отбуду в Лондон, надобно многое успеть, раздобыть материал для работ. — Лазарев озабоченно нахмурился. — Комиссионера Молво как ветром сдунуло, придется заняться и продовольствием. Ты, пожалуй, продолжай ремонтирование и вводи сам корабль в гавань.
Через неделю Лазарев возвратился, заручившись в адмиралтействе разрешением на покупку леса, пеньки, смолы.
— Погляди, Семен, книги знатные раздобыл по Голландии, Тасмании, а это, — он протянул книгу в тисненом переплете, — особливо любопытна — записки знаменитого капитана Кука о втором его плавании к Южному полюсу, то-то будем время коротать с пользой.
Лазарев
— Решил обзавестись библиотекой на «Суворове», надобно господам офицерам и штурманам объявить о добровольных вложениях в нее, да и компанейским служителям она не без пользы будет.
В каюту зашел Швейковский. Лазарев посмотрел на него, прищурился, что-то вспоминая.
— Совсем забыл. Завтра после обеда, Сеня, бери Павла и айда с ним в Лондон на недельку. Он ведь в этих местах не бывал. Покажи ему все диковинки, не забудь про театр.
Утром после подъема флага Лазарев обратился к матросам и офицерам:
— Нерадивость прежняя немало выявила упущений на корабле. Сие исправить надлежит добротно и споро. Море спуску не дает, расплата быть может суровой, — командир улыбнулся краешками губ, — и грехи замаливать некому будет на том свете. Потому, — он глянул на боцмана, — каждый сплесень, дюйм конопатки проверять самолично, а после мне доложить на поверку. Авось в третий раз ошибки не будет.
Матросы трудились на совесть, с огоньком. Многие усердствовали и потому, что нет-нет да и подумывали о заветной чарке перед обедом, которую получали только в море.
Дело спорилось, и корабельные работы быстро шли к концу, несмотря на жесткость спроса командира. Тем более приближалось Рождество.
Довольные поездкой, появились у Лазарева офицеры.
— Побывал с Павлушей всюду, как ты наказывал, — отчитывался Унковский. — Осмотрели Сент-Джеймс, аббатство в Вестминстере, Тауэр. Дважды смотрели представление в театре. Девочек лондонских лицезрели в балете «Лебеди».
— Наверно, не токмо на сцене, — захохотал Лазарев.
Унковский, ухмыльнувшись, посмотрел на Швейковского и продолжал:
— Съездили в Чатам, эскадру нашу навестили, славно погуляли на моем прежнем корабле, «Мироносце». Появились там в два часа ночи, однако через час в кают-компании пировали. — В руках Унковский держал увесистый сверток. — Приобрел в писчей лавке добротные тетради. Ты же знаешь, решился я вести дневниковые записи.
Лазарев узнал о замыслах товарища еще в Кронштадте.
— Валяй сочинять. Ты не одинок. Наш младший штурманец Российский тем же увлекается. На сие способности потребны. Глядишь, в писатели выйдешь, — не то в шутку, не то всерьез подтрунивал Лазарев. — Не сейчас, так потомки воздадут должное. А впрочем, Сеня, Джеймс Кук тем же прославился.
К Рождеству в основном закончили ремонт, и сразу же после встречи нового, 1814 года «Суворов» вытянулся из гавани и отдал якорь на рейде. Что ни день — пасмурило, частенько шел снег вперемежку с дождем. Матросы вооружали мачты, тянули ванты и тали.
Все вечера до позднего часа Лазарев просиживал над лоциями и описаниями районов предстоящего плавания. В Южную Атлантику, Индийский и Тихий океаны он шел впервые. В его возрасте еще ни один мореплаватель не рисковал отправляться самостоятельно в кругосветное плавание. Потому он тщательно не раз штудировал «Путешествие вокруг света» капитана 1-го ранга Ю. Ф. Лисянского.