Лазарит

Вилар Симона

За этим восклицанием последовал повелительный жест. Обри покорно приблизился. Он явно побаивался маршала, знавшего его позорную тайну.

— Мне надо переговорить с вами, милорд, — произнес по-английски де Шампер, отъезжая в сторону, где их разговор не могли слышать окружающие.

Не глядя на мужа сестры и машинально поглаживая гриву своей лошади, Уильям следил за кораблем короля Филиппа — тот уже разворачивался близ Мушиной башни.

Обри молча ждал с таким видом, словно вот-вот отдаст Богу душу от жары. Он ссутулился, свесил голову, а его длинные желтые волосы упали на лицо, скрыв его черты.

— Милорд Обри, я ничего не сообщил Джоанне, — начал маршал. — И никому другому. Что было —

то прошло. Надеюсь, вы сумеете обуздать свои дурные наклонности и не дадите мне повода думать, что ваше заигрывание с молодым Лестером — нечто иное, нежели проявление дружбы, связывающей двух рыцарей.

Обри резко выпрямился, ударил себя кулаком в грудь и заговорил торопливым полушепотом: он-де уже принес покаяние, исполнил епитимью и теперь готов доблестью смыть свои грехи в бою. О нет, он не станет больше грешить и умоляет мессира Уильяма…

— Будет уместнее умолять святого Петра, когда вы окажетесь у врат рая, — прервал его речь тамплиер. — Я дал слово скрыть вашу постыдную тайну, и мне вполне достаточно, если муж моей сестры станет вести себя как благородный рыцарь, для которого честь так же свята, как и вера. Но я бы хотел просить вас быть внимательнее к вашей супруге. Ибо вы слишком явно избегаете ее…

— Ничего подобного! Это она держится со мной отчужденно. Я даже решил было, что ей стало известно от вас…

— Довольно! Не вынуждайте меня повторяться. Джоанна ничего не знает, и вы должны вести себя с ней как добрый супруг. Она ваша жена перед Богом и людьми, и ваш брак необходимо сохранить во что бы то ни стало. Будьте же с нею добры и приветливы. Ей здесь одиноко, и станет еще более одиноко после того, как ее покинут люди из Незерби. Ей будет не на кого опереться, кроме вас.

— С чего вы взяли, что ее саксы уезжают?

Маршал откинул капюшон, покрывавший его голову, и устремил пристальный взгляд на Обри де Ринеля. Тот отвел глаза.

— Разве супруга не говорила вам, что ее люди тоскуют по Англии и она намерена отправить их домой?

Обри пожал плечами и заметил: несмотря на то что они сейчас мало общаются с супругой, если бы речь действительно шла об отъезде саксов из Незерби, она бы непременно его уведомила. Еще сегодня утром он беседовал с одним из них, но тот не упоминал ни о чем подобном. Эти люди дерзки, вспыльчивы и безраздельно преданы Джоанне, но ни в грош не ставят самого лорда. Ни один из них не пожелает оставить свою госпожу, как бы ни томила их тоска по заливным лугам в окрестностях Незерби!

Далее Уильям уже не слушал. Он машинально провожал взглядом еще одну большую галеру под французским флагом, покидавшую порт вслед за флагманским судном. Ветер уже наполнил ее паруса, слаженно взлетали и опускались весла, а за кормой на синей поверхности моря пенился кильватерный след. За галерой, блестя свежеосмоленными бортами, выстраивались другие суда — поменьше.

Теперь те, кто по долгу явились проводить короля Франции и его флотилию, могли покинуть раскаленную пристань. Маршал развернул коня, продолжая напряженно размышлять, и присоединился к магистру ордена и прочим тамплиерам. Обри де Ринель его больше не интересовал — все, что он мог узнать от него, де Шампер уже знал.

Итак, Обри понятия не имел об отъезде саксов. Следовательно, Джоанна либо не поставила мужа в известность, что маловероятно, либо… солгала ему, Уильяму. И если это так…

Смутное предчувствие шевельнулось в душе маршала, а опыт научил его не пренебрегать предчувствиями.

Не далее как вчера Джоанна явилась к нему и сообщила, что отправляет своих саксов домой, в Англию. При ней была уже составленная подорожная грамота, но, по ее словам, она случайно узнала, что ее печати на пергаменте недостаточно, и поэтому она просит брата поставить под пропуском

на корабль его печать — дабы портовая стража видела на документе знак ордена Храма и не чинила препятствий. Просьбу Уильям выполнил. Ему часто приходилось это делать, и он не видел причин отказать сестре. Он, правда, удивился: ему казалось, что Джоанна очень близка со своими саксами, они ей преданы, один из них постоянно находится при ней. Сестра на это ответила, что ее отношения с этими людьми стали несколько натянутыми после того, как она долго их чуждалась, полагая себя заразной больной, и ей будет проще, если они вернутся на родину. Уильям мог это понять и счел такое объяснение вполне достаточным.

Затем они немного побеседовали о всякой всячине, и когда Джоанна уходила, Уильям испытывал нечто вроде умиления — родственные чувства все еще были для него в новинку.

Значит, сестра лгала ему. Но что же изменилось? О, изменилась сама Джоанна. И он снова вспомнил, какой она была на вчерашнем вечернем приеме. Ослепительно красивая, полная радости, с мечтательным сиянием в глазах. И в то же время похожая на сытую, разнежившуюся кошку. Он наконец понял: Джоанна выглядела как женщина после счастливого любовного свидания. И пусть у него мало опыта в любви, но ему хватает наблюдательности и умения оценивать людей.

Даже шутливую кансону она пела томно и сладостно, и при этом светилась счастьем!

Мне любовь дарит отраду, Чтобы звонче пела я. Я заботу и досаду Прочь гоню, мои друзья. И от всех наветов злых Ненавистников моих Становлюсь еще смелее — Вдесятеро веселее! [149]

От досады Уильям стиснул зубы. Глупая влюбленная гусыня, ее снова обвели вокруг пальца! И сделал это тот человек, который уже однажды обманул ее, воспользовавшись доверчивостью и добротой ее нежного сердца!

149

Стихи женщины-трубадура 12 в. графини Беатрисы де Диа.

Он неожиданно вспомнил, как смело и естественно сестра подставила губы для поцелуя Ричарду. Не отстранилась, не попыталась воспротивиться, как поступила бы, опасаясь заразить короля. А ведь до недавних пор Джоанна ходила к лекарям за укрепляющими снадобьями, хотя те считали это уже излишним. Но сама она продолжала сомневаться — а теперь все сомнения улетучились. Она, полная радости жизни, поет о любви, а потом принимает поцелуй короля! Это можно объяснить только тем, что прежний любовник окончательно убедил ее, что и сам не болен. А заодно и подтвердил свои чувства к ней всеми доступными способами, чтобы получить подорожную и вырваться из Акры вместе со своими людьми.

Но это всего лишь домыслы и подозрения, их надлежало проверить. Поэтому, когда храмовники прибыли в Темпл, де Шампер попросил у магистра дозволения отлучиться в Королевский замок.

Жара разогнала людей с улиц, и до королевской резиденции Уильям добрался быстро и без помех. Раскаленный воздух дрожал между домами, искажая их очертания и превращая город в подобие призрачного наваждения. Тем не менее под сводами замка царила относительная прохлада. Стража у ворот беспрекословно пропустила маршала тамплиеров, откуда-то сверху доносились переборы струн, кто-то отдавал распоряжения. Мимо торопливо просеменили сарацинские служанки с кувшинами, какой-то воин попытался ущипнуть одну из них, но девушки со смехом убежали.