Лазоревый грех
Шрифт:
Открылась дверь — Джейсон. Он стоял в дверях, потирая голые плечи руками. Джинсы он натянул, но не позаботился их застегнуть. Я увидела промельк шелковых трусов, светло-голубых, под цвет рубашки, которой сейчас на нем не было.
— Что ты тут делаешь, Анита? У меня сила по коже ползет.
Я попыталась что-то сказать сквозь раздувающийся в горле пульс и с третьего раза сумела выговорить:
— Ardeur.
Он вошел в комнату, все еще потирая руки, чтобы избавиться от мурашек.
— Ему еще рано, еще несколько часов.
Я хотела рассказать ему про сон, про Белль Морт, но не могла оторвать глаз от шелка, видного из-под
Видение было такое яркое, что я закрыла глаза, обхватила себя руками, чтобы удержать в кровати. Натэниел шевельнулся еще раз.
Он лег на кровать, и коса вилась за ним, как у Рапунцель. Лицо его было безмятежно. Он позволит мне все, что я захочу, даже залюбить его до смерти.
Я подтянула ноги к себе, обхватила себя так, что стало больно, и тогда смогла сказать:
— Уйди, Натэниел. Уйди.
Я услышала, как шевельнулась кровать, но не решалась взглянуть, держала глаза крепко закрытыми.
— Уйди!
— Ты слышал, что она сказала, Натэниел, — произнес Джейсон. — Уходи.
Я услышала тихие звуки его шагов, потом дверь закрылась.
— Можешь смотреть, Анита, он вышел.
Я открыла глаза, и комната была пуста, только солнечный свет играл зайчиками, и Джейсон стоял рядом с кроватью. Волосы у него были очень желтые в свете солнца, как масло, и глаза синие-синие. Я проследила линию его тела, широких плеч, мускулистых рук, груди с бледными сосками. Ни на груди, ни на животе волос не было. Многие стриптизеры бреют тело. Я видела Джейсона голым достаточно часто, чтобы знать, что он побрит. Я только не замечала как. Он был мой друг и голый тоже оставался другом. Никто не таращится на пах своего друга, чтобы посмотреть, сколько там волос.
Сейчас, сидя на кровати и обнимая себя руками, я не испытывала дружеских чувств, я сходила с ума. Мне хотелось спрыгнуть с кровати на него. Чтобы он был голый.
— Что тебе сейчас нужно? — спросил Джейсон.
Я подняла на него глаза и не знала, плакать или орать, но наконец нашла слова и хриплым голосом протолкнула их через пульсирующее горло:
— Питаться.
— Я знаю. — Вид у него был очень серьезный. — Что нужно, чтобы я сделал?
Я хотела ему сказать, чтобы он ушел, но промолчала. Мики здесь не было. Вампиры все еще мертвы для мира. Натэниел на сегодня не рассматривается. За пределами комнаты были еще многие, но ни одного, к кому мне хотелось бы прикоснуться. Даже ни одного друга не было.
Я посмотрела на Джейсона. Квадрат солнечного света расплескался по его груди, обрисовав его золотом и теплом.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Анита?
Я едва смогла прошептать:
— Корми меня.
— Кровь, плоть или секс? — спросил он так же осторожно и серьезно.
Мой ardeur всегда был смешан и с другими желаниями, но не сегодня. Сегодня нужда была только одна.
— Секс.
Только это слово я и смогла произнести, не давая себе броситься на него.
Серьезная физиономия вдруг расплылась в ухмылке.
— Поработаю за твою артель.
Я соскользнула с кровати, на миг встала перед ним голой. Я хотела к нему броситься, прыгнуть на него, поиметь. Не было приличного слова сказать, чего хочет мое тело. Но этого не хотела я. Я хотела избежать сношения, если удастся. С Натэниелом мне это удавалось месяцами. Наверняка один раз удастся и с Джейсоном.
Я закрыла глаза и медленно сделала несколько
— Ты не будешь брюзжать, что пришлось предстать передо мной голой?
— Нет, — прошептала я, не доверяя своему голосу.
Он был бос. Я наклонилась и лизнула ногу.
Он выдохнул прерывисто:
— Господи!
Я поползла вверх по его ногам, перехватывая руками, пока не оказалась перед ним на коленях.
И обняла его, вцепилась в джинсы, прихватив ягодицы. Он испустил какой-то горловой звук, и я не стала рвать на нем одежду.
А прижалась лицом к его ляжке, отвернувшись от паха. Мое самообладание повисло вдруг на очень непрочной нити. Из долгой практики с Натэниелом я усвоила, что единственный способ не сделать больше, чем нужно, — делать все осторожно, медленно. Но мне не хотелось быть осторожной, и медлительность — последнее, что было мне нужно. Я хотела умолять его взять меня. Черт возьми, я же умею и лучше!
Джейсон погладил мои волосы, и это нежное прикосновение заставило меня поднять голову. Я смотрела ему в лицо вдоль линии тела. На лице его было то выражение, когда мужчина уверен в тебе, знает, что сейчас будет. Я никогда не думала увидеть его на лице Джейсона — относительно себя. От этого взгляда весенне-голубых глаз у меня из горла вырвался стон.
Он забрал в горсть мои волосы и едва слышно сказал:
— Встань.
— Что? — не поняла я.
Он наклонился, взял меня за руки, поднял. И поцеловал, да так, будто хотел влезть в меня губами, языком, зубами, — то ли целовал, то ли поедал.
Руки его скользнули вниз по моей спине, потом ниже, на выпуклость бедер, пока не дошли до ляжек. Он поднял меня — просто руками за ляжки, не отрывая губ от моих. Это движение раздвинуло мне ноги, прижало к нему. Ощущение его твердости и готовности, так прижатой к моему телу, извлекло из меня тихий звук, и он проглотил его, будто пробуя на вкус.
Руками он отодвинул мое тело от своего, а я все еще обнимала его за плечи, и рука моя бродила в детской мягкости его волос. Он передвинул руку мне на ягодицу, поддерживая этой рукой весь мой вес, а другая его рука оказалась между нами. Секунда у меня была, чтобы понять, что он собирается делать. Я сопротивлялась желанию, которое навел на меня ardeur, сопротивлялась ощущению его рта на моих губах, его тела в моих объятиях, я смогла отодвинуться и только сказать «Джейсон», и тут он двинул бедрами вперед, вверх. Ощущение его внутри меня было именно то, что хотел ardeur. Именно то, что хотела я.
Он вошел без всякой нерешительности или нежности. Он пробился в тугую влажность моего тела, обеими руками держа меня сзади за ляжки, натягивая на себя и вталкивая себя в меня. Я вскрикивала раз за разом.
Он сделал несколько шагов и почти бросил меня на край кровати, и вся тяжесть моего тела была по-прежнему у него в руках, прижата к нему. Он остался стоять, прижимая меня телом к краю кровати и держа так, будто я ничего не весила.
Он смотрел на меня уже не человечьими — волчьими глазами. И медленно стал извлекать себя из моего тела, дюйм за дюймом, пока не вышел почти весь, а потом вбил себя обратно, и я вскрикнула. Не от боли.