Лазоревый петух моего детства (сборник)
Шрифт:
— Разиня, микрофон не выключила, — сказал Тимоша.
— Тайга под крылом ни о чем не поет. И не похожа тайга на море, — сказала девчонка.
«Извините, Аркадий Степанович», — объявила по радио девушка-диспетчер, хихикнула и выключила микрофон.
Боба сделал вокруг девчонки несколько ленивых безразличных шагов, уселся на корточки почти нос к носу, спросил вежливо:
— Скажите, пожалуйста, на что похожа тайга?
— Тайга на тайгу похожа. Море — на море. И тайга не зеленая, — ответила ему девчонка. —
Боба отодвинулся. Лицо у него было постным и предупредительным, словно он находился в учительской.
— Я вас понял: тайга белая.
— Ты что, глупый?
— Ага, глупый — дурак.
Девчонка улыбнулась, словно попросила прощения.
— Дурак, а вежливый. Тайга даже зимой не бывает белая. Тайга везде разная. В Архангельской области тайга некрасивая. Вам такая не понравится. Она ржавая, в плешинах, в желтых пятнах. От болотного железа. Даже смотреть неприятно. За Уралом тайга бурая, в сиреневую переходит у горизонта. И везде тайга разноцветная. Зеленую тайгу, наверно, поэты придумали.
Тимоше очень понравилось это ее заявление.
— Крой их, — сказал он, — поэтов. Присаживай. Гармония линий, помноженная на скорость.
Девчонка вскинула брови. Глаза у нее большими стали и робкими.
— Это про что?
— Это, понимаешь, формула красоты. Боба вывел.
— Чего не понимаешь, тем не обладаешь, — сказал Боба. — Нынче радость — утром рано повстречались два барана.
Тимоша улыбнулся ему задушевно.
— Боба, не возникай. Скорость есть скорость. Линии есть линии. Они друг на друга не умножаются. А насчет баранов — напоминаю. — Тимоша показал Бобе кулак и уселся рядом с девчонкой на край тротуара.
— Это же не буквально, — сказал Боба.
Шофер такси, молодой человек расторопного вида, подошел к ребятишкам.
— Привет, кавалеры. До центра по рублику, дальше по счетчику. Спешите ехать?
— Нам на автобусе в самый раз, — ответил ему Тимоша.
— Пардон…
Когда шофер удалился, поигрывая ключиком от зажигания, Тимоша придвинулся поближе к девчонке.
— Мы за аэродромом червей копаем. Сейчас на червей спрос. Народ увлекается рыбной ловлей. Дороже всех репейник ценится, белый такой. Его, гада, найти трудно. Выползки хорошо идут. Мы выползков по ночам в парке ловим с фонариком. Светишь в траву…
Рыба в озерке. Рыба в ведерке. Глупая рыба, холодная рыба, —бесстрастно прочитал Боба.
Но сердце поэта не рыба. Песня эта — сердце поэта!Девчонка быстро к нему
— Вы поэт?
— Странный вопрос. — Боба пожал плечами.
— У нас в классе один мальчик тоже сочинял стихи. Я их не могу прочитать. Он их одной девочке посвятил. Хорошие стихи, про северное сияние.
— Тебе, наверное, посвятил? — спросил Тимоша.
Девчонка головой покачала.
— Мне еще никогда стихов не посвящали.
— Ну и чихать.
— Нет. Приятно все-таки.
Девчонка посмотрела на стеклянную банку с червями. Тимоша проследил ее взгляд, насупился.
— Ты не подумай чего. У нас цель. Нам мотор купить надо. Нам без мотора уже никак.
— А вы откуда такая? — вежливо спросил Боба.
— Какая?
— В мехах.
Тимоша объяснил шире:
— Как иностранка. Иностранцы на себя хоть черта напялят, хоть голышмя по городу бегать станут или в шубах в жару. Им никто слова не скажет. Даже завидно, до чего иностранцам у нас почтение.
Девчонка посмотрела на свою шубу.
— На мне ничего не напялено. Шубу мне отец сшил. Нерпу я сама настреляла.
У Тимоши глаза расширились и погасли медленно.
— Ну, ты даешь! Ну, я пошел. Боба, пойдем, а то черви сдохнут.
— Постоим, врать поучимся, — сказал Боба.
— Это почему я вру? Я никогда не вру. Это зачем: вы человека не знаете, а уже не хотите ему верить? Я из винтовки гуся бью влет. И оленя…
Тимоша угрюмо потянул Бобу за рукав:
— Пойдем, а то черви сдохнут.
Девчонка быстро повернулась к нему:
— А ты молчи со своими червями. — Она расстегнула рюкзак, вытащила из него тяжелый моржовый бивень. Протерла его рукавом, чтобы блестел. — Я этого моржа сама завалила.
— Один на один, — вежливо улыбнулся Боба.
Девчонка кивнула.
— Ну, я его из винтовки.
— Моржа?.. — Унылый Тимоша поколебался немного. Поставил банку с червями на тротуар. Взял бивень. Пальцем поколупал. Понюхал даже. — Годится…
— Это секач. Одинокий. Они очень злые, одинокие.
Боба улыбнулся еще вежливее. От него как бы медом пахнуло.
— Могу биться — не из винтовки. Вы его из левольверта, жеваным мякишем.
— Это зачем ты не веришь? — раздельно, даже с испугом, сказала девчонка. Она отняла бивень, запихнула в рюкзак. — Пожалуйста, не верьте. Как мне проехать к метро?
— На автобусе, — сказал Тимоша. — На тридцать девятом.
— Если вы моржей бьете, на самолетах летаете, возьмите такси до самого дома, — сказал Боба.
— Ну и возьму! — Девчонка ухватила рюкзак, поволокла его к стоянке такси, крича на ходу: — Такси, такси! Возьмите меня!
— Возьмите ее, — захохотал Боба. — Рыжая. Могу биться: как рыжий, так врун обязательно. А ты развесил свои ослиные уши. Рыжая моржа убила — удивись на всю жизнь.