Лазурь на его пальцах
Шрифт:
Тут из коридора донесся стук каблуков Клэр. Она вошла в гостиную, неся в руках папку из бежевой манильской бумаги, и жестом велела мне ее взять.
– Что это? – спросила я.
Папка в ее цепкой руке задрожала.
– Номера телефонов и адреса электронной почты.
– Чьи? – нахмурилась я.
– Свадебных гостей Джеймса. Домашние их адреса у тебя уже есть. Теперь ты можешь им позвонить или отправить имейлы и сообщить, что произошло. Это получится куда быстрее, нежели опять рассылать письма по почте.
Она
– Хорошо, я им позвоню.
Я взяла у нее папку и попрощалась.
Фил тут же поднялся:
– Я провожу тебя до дверей.
– Нет! – выпалила я.
У Клэр округлились глаза. Фил всегда был ее любимчиком – к нему она благоволила даже больше, чем к собственным сыновьям. А еще она была просто помешана на хороших манерах.
– Нет, благодарю, – добавила я как можно более вежливым тоном. – Я сама найду выход.
И поскорее удалилась, пока кто-либо из них успел отреагировать.
Кристен погладила меня по руке, возвращая в настоящее, и я, смахнув слезы, взглянула на нее.
– Пойдем присядем. Дам тебе чего-нибудь выпить.
Я побрела за ней в кухню и без сил опустилась на стул.
– Мы принесли тебе перекусить и еще кое-какие продукты, – объяснила Надя, расставляя ту снедь, что не требует холодильника, на стеллаже, отделявшем кухню от гостиной.
Кристен налила из кувшина лимонад и протянула мне стакан.
Я с жадностью его осушила, утерла ладонью губы… и внезапно разревелась.
Кристен и Надя застыли на месте, уставившись на меня. Через пару секунд Кристен опомнилась, опустила на стол кувшин и, сев передо мной на другой стул, протянула мне салфетку, чтобы я вытерла нос.
– Я знаю, тебе очень тяжело сейчас, Эйми. Прошу тебя, поговори с нами. Скажи, чем мы можем тебе помочь? Что-то вновь напомнило тебе о Джеймсе? Что так сильно тебя расстроило?
«Да все сразу!» – мысленно вскричала я. И Джеймс. И ресторан. И моя работа – вернее, ее полное отсутствие, начиная с нынешнего утра.
Надя между тем достала из шкафчика тарелки и занялась приготовлением салата.
– Тебе надо бы чего-нибудь поесть. Ты такая бледная…
– Вот спасибо! – фыркнула я в салфетку.
– А! Откликнулась! Значит, уже лучше.
Кристен погладила пальцами мою руку.
– Пожалуйста, поделись с нами, выговорись, – умоляюще произнесла она.
Я промычала что-то в салфетку, кивая в ответ. Мне и впрямь необходимо было выговориться – только вот не все я могла им рассказать. Промокнув как следует глаза, пока они не стали почти что сухими, а кожа вокруг них даже немного болезненной, я неожиданно
– Просто я чувствую себя виноватой.
Надя поставила тарелки с салатом на стол.
– С чего это вдруг?
– Всякий раз, вспоминая о Джеймсе, я думаю, что тогда должна была настойчивее убеждать его остаться дома. – Я распихала по тарелке свой салат. – И сейчас мы наслаждались бы медовым месяцем.
Кристен выпятила нижнюю губу и снова погладила мою руку.
– У тебя ужасная привычка все держать в себе. Зря ты так делаешь. И тебе совершенно незачем себя казнить. Сама знаешь, каким упрямцем был Джеймс. Как бы ты на него ни давила, он все равно отправился бы в Мексику. Так что у тебя нет ни малейших причин чувствовать себя виноватой.
– А почему бы и нет? – возразила ей Надя. – Небольшое чувство вины – это нормально.
Кристен внимательно взглянула на нее:
– И чем ты, черт возьми, это обоснуешь?
Надя пожала плечами и вилкой запихала в рот рукколу.
– Стадии переживания горя, – напомнила она, быстро прожевав и проглотив салат. – Она еще на один шаг ближе к тому, чтобы начать новую жизнь.
– Она же только-только ступила на стадию скорби, – парировала Кристен. – Джеймса похоронили всего-то два дня назад.
Тут я, не выдержав, помахала рукой:
– Эй, подруги, я вообще-то здесь. Может, вы лучше со мной поговорите?
– Ну, формально-то его нет уже два месяца, – уточнила Надия.
Кристен аж задохнулась от возмущения:
– Бог ты мой! Ты просто невозможный человек! – Она встала и, что-то ворча себе под нос, отнесла тарелку в раковину.
Надя возвела глаза к потолку, а потом понимающе посмотрела на меня:
– Со мною было то же самое, когда уехал папа. Я тоже винила себя.
Когда ее отец ушел от матери, Надии было тринадцать.
– Помнишь, это случилось сразу после того, как он обнаружил мой тайник с косметикой. Он тогда наказал меня, велев сидеть дома и не выходить из своей комнаты. А когда я наконец вышла к ужину, его уже не было. Я в очередной раз его ослушалась – и считала, что именно поэтому он и уехал. Уже гораздо позже мама мне рассказала о папином романе. Он, похоже, использовал наказание для того, чтобы удалить меня из комнаты, пока они с мамой будут выяснять отношения.
– Почему ты раньше мне этого не говорила?
– По той же причине, что и ты. Я чувствовала себя виноватой и потому держала все в себе. О папиной связи на стороне я узнала, когда уже закончила школу. Так что целых пять лет корила себя в случившемся. – Протянув руку, Надя пожала мне пальцы. – Поэтому чувство вины – это естественно. Только вот не зависай в этом состоянии так надолго, как я. Ты можешь сколь угодно переживать и огорчаться – но ни черта не в силах сделать, чтобы хоть что-то изменить в прошлом.