Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3
Шрифт:
– Да, я понимаю, – подчеркнула тогда Джастина, выступая на первом организационном собрании, – я понимаю, что роли Отелло и Дездемоны куда более эффектны, чем, скажем, роли Брута и Цинны… Но это не значит, что «Юлий Цезарь» неинтересная работа… Я думаю, что потом, если мы справимся с постановкой, и это не оттолкнет вас от театра, у нас будет достаточно времени заняться и другими пьесами.
Авторитет Джастины был столь велик и непререкаем, что никто не решился с ней не то что спорить, но даже сделать попытки высказаться на этот счет – тем более, что доводы ее прозвучали весьма убедительно; таким образом возражений не было.
А тем временем репетиция уже началась. Молодой человек, который начал дебаты, играл Цезаря.
Стоя в центре эстрады, он читал каким-то неестественным, слегка
2
Здесь и далее «Юлий Цезарь» цитируется по книге: Уильям Шекспир, Полное собрание сочинений в восьми томах, «Искусство», М., 1959, Общ. Редакция А. Смирнова и А. Аникста. (прим. Переводчика)
Джастина резко захлопала в ладоши.
– Стоп, стоп, стоп!
Студенты, занятые в спектакле, прекратили репетицию и обернулись.
Поднявшись, она прошла, точнее – легко вбежала на сцену.
– Гарри, – обратилась она к студенту, только что читавшему монолог римского диктатора, – но откуда у вас такие натянутые, неестественные интонации? Почему ваш голос звучит столь напряженно? Вы, наверное, думаете, что две тысячи лет назад люди ходили по-другому, думали по-другому, говорили по-другому…
– Откуда мне знать, как разговаривали и мыслили люди в Древнем Риме? – спросил тот в свою очередь.
Джастина проигнорировала его выпад – ей просто не хотелось вступать в бессмысленный и бесконечный спор.
– Почему у вас такая нелепая, неестественная поза? Нет, это просто немыслимо: одна рука почему-то прижата к корпусу, а другая вытянута в направлении партнера, то есть Цимбра! Неужели тому же Цезарю было бы удобно так общаться? Его бы просто на смех подняли, и он никогда бы не стал тем, кем стал… – улыбнулась Джастина. – Надо держаться проще…
– Но ведь я подумал, – вновь возразил Гарри, – я подумал, что в те времена… Царственная осанка, строгость, сдержанный гнев, – все это, так сказать, предрасполагает… Ну и…
Мягко улыбнувшись, Джастина прервала рассуждения молодого человека:
– Не надо фантазировать. Не надо представлять Древний Рим, Капитолий, сенат и народ, не надо воскрешать в памяти пыльные школьные учебники по древней истории – весь штампованный исторический набор. Ничего этого не надо. Лучше представьте какую-нибудь более знакомую, пусть даже чисто бытовую ситуацию… Происходящую в наши дни… Ну, например, какой-нибудь ваш знакомый просит взаймы, а вы, однажды отказав ему, не можете изменить своего решения…
– У меня нет знакомых, которые однажды получив отказ, придут ко мне во второй раз, – ответил молодой человек немного обиженно.
– Тогда представьте, что это не ваш знакомый, а кто-нибудь другой, и что взаймы он просит не у вас… Ну, короче, ситуация такова: пусть у вас просят не взаймы, а просят что-нибудь другое… Возможно, о каком-нибудь одолжении… Да, теперь вы понимаете, что раньше поступили не слишком умно, не корректно, и уже вовсе не расчетливо, отказав ему… И теперь даже немного раскаиваетесь в этом – в глубине души – но только не хотите в этом признаваться, и прежде всего – самому себе. Однако однажды взятая вами линия поведения уже не
– Главное – быть проще, – резюмировала она после небольшой паузы, облизав пересохшие губы. – Ну, теперь понятно?
Гарри кивнул.
– Да, миссис Хартгейм.
– Ну, тогда повторим еще раз…
– С того же самого места?
Джастина, посмотрев на часы, произнесла:
– Нет, к сожалению, у нас осталось не так много времени… Пожалуйста, продолжайте дальше…
Гарри, спросив у суфлера следующую реплику, начал:
– Будь я, как вы, то я поколебался б, Мольбам я внял бы, если б мог молить. В решеньях я неколебим, подобно Звезде Полярной: в постоянстве ей Нет равных среди звезд в небесной тверди. Все небо в искрах их неисчислимых; Пылают все они, и все сверкают, Но лишь одна из всех их недвижима; Так и земля населена людьми, И все они плоть, кровь и разуменье; Но в из числе лишь одного я знаю, Который держится неколебимо, Незыблемо; и человек тот – я. Я это выкажу и в малом деле: Решив, что Цимбр из Рима будет изгнан, Решенья своего не изменю.Джастина не останавливала репетиции, пока студент, игравший Каску, не воскликнул, выхватив откуда-то бутафорский кинжал:
– Тогда пусть руки говорят!После этого она захлопала в ладоши.
– Стоп, стоп, стоп!
Репетиция вновь была остановлена.
Джастине опять пришлось подняться на сцену.
– Это – кульминация второго акта, – произнесла она, взяв бутафорский кинжал из рук студента, который играл Каску, – убийство Цезаря. Убийство. Политическое убийство, – добавила она. – А вы действуете так, будто бы закалываете свинью где-нибудь в Йоркшире… – повертев кинжал в руках, она вернула его. – Надо двигаться по сцене, а вы стоите, как истуканы… Ну, попробуем еще раз?
Она вернулась на прежнее место, а студенты продолжили репетицию, то и дело прерываемую одобрительными или неодобрительными репликами:
– Лучше…
– Больше движения!..
– Не суетитесь!..
– Фредди, когда вы, наконец, будете знать свой текст?!
Когда Джастина, судя по всему, удовлетворилась, она, поднявшись, произнесла:
– А теперь – перерыв…
Во время сорокаминутного перерыва одни студенты отправились в кафе, расположенное неподалеку, другие, достав из спортивных сумок сэндвичи, принялись неспешно закусывать тут же в зале.
Джастина, увлекшись, принялась еще и еще раз объяснять, как следовало бы представить сцену убийства Цезаря заговорщиками.
Вскоре беседа, как часто и бывало в перерывах студенческих репетиций, зашла в сферу несколько более отдаленную – наверное, ключевыми послужили недавние слова Джастины о том, что смерть Юлия Цезаря несомненно была политическим убийством.
– Кстати, миссис Хартгейм, – поинтересовался один из студентов, – а что вы думаете о последнем взрыве в Белфасте?