Лазурный берег
Шрифт:
— Так ты ж к французским винам привык...— напомнил Димон.
Это есть. Николай даже уже научился распознавать отдельные сорта по вкусу. Никогда бы за собой такого не представил. Переходить с «Сент-Эмильона» на бормотуху и жидкость для очистки стекол — ломает, конечно.
Но можно ведь и в деревню вино привозить. Если дело нормально поставить, все Копалкино под себя положить — бабосы будут.
— И к разнообразным женщинам,— добавил Сергей.
И это правда. В «прошлой жизни» грубоватого Николая женщины своим вниманием шибко не баловали. Поэтому, когда на португальскую
— Обойдусь,— упрямился Николай.— Дом отцовский в порядок приведу. Пока деньги есть. Скотину куплю. Женюсь...
— На доярке,— уточнил Серов.— И начнете с ней на путевку в Турцию копить...
— Таблетки пора,— сказал Дима, косясь на дверь, за которой продолжалось уханье.
— Пора — так стучи! — скомандовал Серов. Уханье закончилось. Раздался непонятный звук. «Дзын-н-нь!»
Троицкий ухитрился разорвать эспандер.
Один жгут взвился к потолку, едва не полоснув по глазам.
Осторожнее надо, осторожнее. Во всем осторожнее.
Как это он так облажался ночью? Или не облажался? Кто-то был в коридоре?
Но ведь Димон выходил искал. Не мог же Димон обмануть? Бред какой... Демьяныч сжал кулаки. Голова болела.
Нужно что-то делать. Ну понятно, заканчивать с виски. А еще что? Надо кончать с этой историей. Сегодня же. Хватит слушать ментов.
Один из них тут же проявился телефонным звонком.
— Слушаю,— недовольно буркнул Троицкий.
— Михаил Демьянович, это Плахов,— раздался уже знакомый (к сожалению) голос— Посмотрите в окно. Только аккуратно.
Троицкий осторожно выглянул из-за тяжелой коричневой шторы и выругался. Что за фигня. Прямо под окнами шарахается туда-сюда Хомяк в идиотской шляпе. Ладно в шляпе — с ружьем в чехле. И с каким-то еще пакетом, как из продуктового магазина. Хрен знает, что там в пакете. Совсем оборзел.
— Черт! Как он пронюхал? — взревел Троицкий.— А вы где, Плахов, мать вашу?! Вы его пасти должны!
— Обижаете, Михаил Демьянович. Мы рядом.
Действительно: прямо у входа стояло такси с тонированными стеклами. Там, надо полагать, и находились питерские оперативники.
— Ладно, караульте...
Троицкий задумался. Значит, так. Пора принимать решение. Хорек... то есть Хомяк может не знать заказчика? Насрать пока с высокой колокольни. Кто ему ружье принес и «Олимпию» выдал — это он знает. И сегодня же расскажет. А через этого типа с оптикой и на заказчика выйдем.
Троицкий, толкнув сунувшегося в дверь Диму, выскочил в гостиную. Таблетки посыпались на пол.
— Хомяк под окном бродит,— сообщил Троицкий.— С волыной.
Серов и Николай подскочили к окну.
Дима собирал с ковра таблетки, соображая, вытереть их или вымыть под краном? Лекарств было наперечет, выбросить нельзя — во Франции такие не продавались.
Абеля Шмабеля разбудило солнце. Добралось до окна в его номере, ударило в глаза.
Он сладко потянулся, сделал пару утренних затяжек, повалялся расслабленно,
Как увлекся ее рассказом о романе русского поэта с американской танцовщицей. Какая странная история: оба они погибли от удушения. Ее шарф намотался на колесо автомобиля, а поэт просто повесился. Абель сразу решил, что из этого может получиться неплохой сюжет для фильма. Только надо перенести действие в Палестину, а балерину сделать израильтянкой...
И самой Кристиной он тоже увлекся, ее взбалмошными жестами, певучими интонациями, идущей откуда-то изнутри знойной энергией. Как-то само собой они оказались в ее номере (Абель еще успел подумать о десятках журналистов, которые наверняка ждут нового героя у его отеля), и как все потом было хорошо и замечательно, и как он любовался Кристининой пластикой, и подумал, что она вполне могла бы сыграть в каком-нибудь эпизоде...
— Кристина, а ты не пробовала сниматься в кино?
— В смысле? — с какой-то странной интонацией спросила девушка, сбрасывая его ладонь со своего полного теплого бедра.
— Ну... видишь ли, в чем дело... Я тебе не сказал, но на самом деле я кинорежиссер...
Лицо Кристины исказила гримаса ярости, она отбросила одеяло, вскочила и стала осыпать Абеля ударами подушкой, приговаривая:
— Сволочь! Скотина! Все такие! Подлец! Вон! Все мужики!.. Вон! Вон!
И выгнала его на улицу среди ночи. Недаром говорят: загадочная русская душа.
Абелю раньше не приходилось с ней сталкиваться, с русской душой. Он читал Достоевского, и ему казалось, что все это несколько нарочито. Что так не бывает.
Теперь он понял: и впрямь загадочная.
Абель пожал плечами, еще раз попытавшись объяснить себе Кристинино поведение, потом подумал, что и это — неплохая тема для фильма.
О русской женщине, которая ненавидит кино. Потому что верит в Достоевского.
Потом вздохнул и включил телефон. Первый звонок раздался в ту же секунду. Звонили из Квебека, из журнала молодежной ассоциации франкоговорящих канадских мусульман. Просили дать интервью о перспективах сотрудничества кинематографистов с ортодоксальным исламом.
Мировая слава началась.
Восемь шагов в одну сторону, восемь в другую.
Восемь в одну, восемь в другую. Пусть смотрят, как вольготно-беззаботно он вышагивает по мостовой.
По расчетам Егорова, как раз восемь глаз должны были за ним наблюдать из окон третьего этажа отеля «Олимпия».
Контраст между деланной беззаботностью и серьезностью цели (все же убивать пришел!) должен произвести впечатление на публику.
Может, и впрямь стоило стать артистом? — подумал Сергей Аркадьевич. Такие вдруг открылись таланты. Играл бы сейчас в этом... в БДТ. Короля Лира. Или в сериалах.