Лазурный питон
Шрифт:
– Не то! Не то! Опять фальшивишь! И диафрагмой работай, диафрагмой!
От его визгливого голоса у Чарли звенело в ушах. К звонку с урока он был так рад вырваться на волю, что, выскочив за дверь, по пути в сад чуть не сшиб с ног Оливию Карусел.
Сегодня волосы у этой неугомонной особы, обожавшей гримироваться, были выкрашены черными и золотыми прядями, лицо напудрено до мертвенной белизны, а глаза обведены темными кругами. Больше всего на свете девочка смахивала на редкостного енота или панду, но Чарли об этом благоразумно промолчал.
Зато подоспевший Фиделио
– Салют, Оливия! Тебе, никак, в этом полугодии дадут роль енота?
– Кто знает… – протянула Оливия. – Пьесу пишет Манфред – разумеется, в соавторстве в Зелдой. – Она кивнула в сторону старшеклассников на противоположном конце лужайки. Манфред, мрачный темноволосый староста академии, был погружен в беседу с Зелдой Добински, тощей и носатой девицей.
Чарли оглядел сад и заметил, что прихвостень Манфреда, Аза Пик, не сводит желтоватых хищных глазок с Беллы, которая прогуливается туда-сюда под ручку с Доркас Мор. Понаблюдав с минуту, Аза направился к девочкам, причем на острой физиономии у него блуждала кривая улыбочка и на ходу он даже приглаживал рыжие космы, словно вдруг решил привести себя в порядок.
Чарли толкнул Фиделио в бок:
– Глянь, что делается! Аза снизошел до младшей, да еще новенькой! Ручаюсь, такого раньше не бывало!
– Если не считать замечаний, да, – согласился Фиделио.
– Эта новенькая очень ничего себе, – высказалась Оливия.
– Ее зовут Белла, – сообщил Чарли. – Живет у моих теток.
– Фью! – пораженно присвистнула Оливия. – Просто в голове не укладывается, кем надо быть, чтобы их выдержать. Кстати, Эмму никто не видел?
Получив отрицательный ответ, Оливия поспешила на поиски подруги. В конце концов она обнаружила Эмму у самых стен разрушенного замка – так называемых руин. Та сидела на стволе поваленного дерева и изучала какое-то письмо, написанное мелким аккуратным почерком.
– Это что, Эм? – поинтересовалась Оливия.
– Нашла около стола мистера Краплака, – сказала Эмма. – Должно быть, выпало у него из кармана. Ты не подумай, я вовсе не собиралась читать чужое письмо! Я хотела ему отдать, а потом кое-что заметила и… Смотри сама.
Оливия быстро пробежала письмо глазами – оно было коротенькое.
Мой дорогой Сэмюель, у нас есть достоверные сведения о том, что многоликий направляется в ваши края. Какое обличье он примет, неизвестно, но он непременно тебя узнает, поэтому поскорее уноси оттуда ноги – чем быстрее, тем лучше. Я уже смирился со смертью Рики, хотя твоя мама все еще скорбит о нем. Знаешь, она до сих пор покупает его любимый джем. У нас уже целый буфет этих баночек, я не могу на них смотреть, сердце разрывается. Я знаю, для тебя утрата брата такое же горе, как и для нас, но умоляю тебя, прекрати поиски! Яне в силах даже подумать о том, чтобы потерять еще и тебя. Возвращайся домой.
Папа.
– Что скажешь? – нетерпеливо спросила Эмма.
– Интересно, – откликнулась Оливия. – И все-таки положи-ка ты лучше это письмо на стол к мистеру Краплаку. Его планы и несчастья – не наше дело.
– А
Оливия знала, с какой симпатией Эмма относится к мистеру Краплаку. Несмотря на свою молодость, преподавателем он был отличным и к тому же всегда, что бы ни стряслось, принимал сторону детей.
А Эмма продолжала:
– Помнишь, как Манфред запер меня на чердаке? Так вот, меня тогда кто-то выпустил, и этот кто-то большой сластена – я слышала, как Манфред над ним за это насмехался. Наверно, ты скажешь, что это странно, но, по-моему, она – или он – невидимка. А потом я вспомнила про того мальчика, Рики Сверка, который когда-то, давным-давно, заблудился на чердаке. Говорят, в конце концов он выбрался и его увезли домой, но я вот думаю: а может, никуда его не увозили? Может, его наказали и он так там и сидит? – Эмма подняла глаза на черепичную крышу академии.
– Хм. И что ты собираешься предпринять? – осторожно спросила Оливия.
Эмма пожала плечами.
– Пока не знаю, – задумчиво отозвалась она.
Над садом пронесся звук рожка, оповещающий, что перемена окончена. Девочки сговорились обсудить дальнейшие действия на большой перемене и разбежались.
Эмме предстояло идти на урок французского, но сначала она заглянула в безлюдную мастерскую и уже положила письмо на стол мистера Краплака, когда на пороге возник он сам.
– Эмма? – удивился преподаватель живописи. – Разве у тебя сейчас рисование?
– Нет-нет, французский. Но я… простите, пожалуйста, но вы потеряли письмо, а я подобрала и нечаянно прочитала и… – Неожиданно для себя Эмма выложила мистеру Краплаку все свои догадки насчет чердака и его невидимого обитателя-сластены.
Мистер Краплак внимательно выслушал Эмму, потом уселся за стол, потер лоб и сказал:
– Спасибо тебе. Огромное тебе спасибо, Эмма. Только обещай: никому больше об этом ни слова.
– Ой, а я уже рассказала Оливии Кару сел! Она наверняка поделится кое с кем из наших с ней друзей.
– А они надежные люди, Эмма?
– Я им собственную жизнь готова доверить, – серьезно и убежденно сказала девочка.
Мистер Краплак улыбнулся. Со своим обветренным и загорелым лицом он больше походил на спортсмена, чем на художника. Темные длинные волосы он связывал в хвост, как Манфред Блур, только у Манфреда они были черные, как вороново крыло, и жесткие, как конская грива, даже на вид.
– А что случилось с Рики, сэр? – расхрабрилась Эмма. – Мы думали, что его нашли на чердаке, а потом сразу отправили домой.
– Если бы так! – вздохнул мистер Краплак. – Наши с ним родители живут в другом городе, далеко отсюда. Доктор Блур согласился отправить Рики домой поездом, а сопровождать его поручил одной из надзирательниц, некоей мисс Юбим. Потом она утверждала, будто Рики выбежал на каком-то полустанке купить апельсинового сока да так и не вернулся.
– Готова ручаться, что ничего подобного не было! – пылко воскликнула Эмма. – Эти Юбимы такие злющие! Знаете, их ведь трое, они – тетки Чарли Бона и превратили его жизнь в сущий ад.