Лазутчик и крот

Нерюриков Игорь

«От удара священной секиры, падали Арты враги».

На Тнака хлынули воспоминания. У него была прекрасная память на лица. Он решил, что бронзовый Арта совсем на себя не похож. Особый контраст придавало то, что увиденная позавчера статуя Февраля, передавала казалось мельчайшие детали лица правителя острова Брани. Тнак заключил, что скорее всего Февраль сам воздвиг себе статую в Перепутье и скульптор работал с натуры. А вот Арте вероятно открыли монумент через поколение по заслугам. К

тому времени все уже могли забыть, как он выглядел на самом деле.

— Подай-ка мне монетку, — обратился к Тнаку какой-то пьяница.

Получив несколько медяков он спросил:

— Что, нравится статуя?

— Нравится. Это основатель вашего города? — спросил Тнак.

— Один из них. Великий Арта.

— А кто был вторым?

— Я уж и не упомню, читал как-то в книге одной в нашей библиотеке. Но ты можешь подняться к тому храму на холме и выяснить, — пьяница указал куда-то вдаль.

Тнак присмотрелся и спросил:

— И как давно тот храм построили?

— С самого основания Клерико. Правда потом сразу сожгли и затем перестроили. Пока Арта возводил стены и крепости, защищая город. Второй строил храмы, скульптуры, сады. Которые пожгли наши враги. Затем Арта вышел из крепости и сразил всех недругов волшебной секирой.

— То, что Арта построил стены и крепость я не сомневаюсь. А вот то, что сразил всех секирой, мне кажется больше легенда.

— Эй, ты тут смотри, — предупредил пьяница. — У нас за Арту, тебя любой на куски порвет. Великий был воин и правитель. Не то что наши нынешние трусы. Обоссали штаны и пустили захватчиков в город.

— К вам пришла чужая армия? Что-то не видно следов от сражений?

— Если была бы осада, было бы не так и обидно. А наших правителей просто запугали и купили с потрохами. Теперь все мы стали холуями чужих нам наместников. И всех нас стригут как овец. Ладно бы свои стригли, так нет, чужие бесчинствуют. Ах, Не сыпь мне соль на рану.

— Почему же ты не выступишь против наместников?

— А мне что, больше всех надо? — недовольно пробормотал пьяница, развернулся и ушел.

Тнаку понравился Клерико. Он напоминал ему смесь Нижнего и Верхнего городов. Конечно без того волшебного блеска, что был на острове Вулкана. Но все же с красивыми красками и многое было сделано в мраморе и облицовочном кирпиче. Стиль тот же самый с колоннами, портиками и мозаиками, такими приятными глазу.

Больше всего Тнак восхитился библиотекой. Монументальным зданием, со сплошными стенами до тридцати метров в высоту и гигантским куполом, оставлявшим позади даже купол, уничтоженный вместе с дворцом Аэстета.

Тнак посетил главный зал, где взял старую книгу об основании Клерико, несколько редких трудов по географии и совсем новые манускрипты «Про Одержимых». Еле-еле получив у библиотекарей согласие на покупку, он выложил почти все свои серебряные монеты, оставив самую малость на обратную дорогу. Ему не хотелось так скоро покидать славный город. Он даже задумался, а не открыть ли ему здесь врачебную практику. Но разум подсказывал вернуться в Лечебку.

Из поездки для

себя он решил, что только дурака восхитит Перепутье, а вот с Клерико все обстоит прямо таки наоборот. Тнак вышел через главные ворота, обернувшись он прочитал надпись выгравированную на камне:

«И дом мой — Клерико земля ее прирордная,

и многовиноградная и благоплодная!»

Демих распивал на своей скромной вилле вино, вместе со Львом драматургом.

— Так ты все же комедиант?

— Пишу для театров что угодно по заказу.

— В Лоне у тебя немалый успех. Зрителям особо понравилось то представление, что по пошлей.

— У меня был с той пьесой большущий успех во всех городах: Четырехречье, Квинке, Перепутье.

— Ах не говори мне про Перепутье. Какой славный город! Как вспомню времена своей молодости. Наверняка там ничего не поменялось с тех пор. Только статуй поставили больше.

— Четырехречье все же красивее, — громко проговорил Лев драматург. Затем тихим голосом добавил: — Еще бы правителей поменять, да кого разумней поставить.

— Как ты меня достал со своим Четырехречьем!

— Так ты ведь и сам там же рос!

— Что было, то было давно.

— Мы могли бы съездить в Четырехречье наладить дела.

— Какие же это дела? — спросил Демих. Он наконец-то заинтересовался.

— Твою скотину, даже в вяленом виде, могли бы продать как деликатес. По десять монет серебра с килограмма. Поверь, такого мяса нигде во всем мире не сыщешь.

— Ты на мою скотину, да не зарься. Лучше расскажи, что можно привезти с Четырехречья, окромя театралов?

— Как что? Все что угодно. Все товары с юго-востока и южных пустынь идут сначала в Четырехречье. Через Порченное море на запад не пройдешь. А в Южном море такие течения, что даже самых опытных капитанов уносило куда-то вдаль. Больше их никто и не видывал.

— Порченные море, это да, — взгрустнул Демих.— А расскажи мне про этих одержимых? Я от сотни людей про них слышал. Но ни разу сам не встречал.

— Вселяются демоны и мучают души людей. А через некоторое время те сгорают багровым пламенем.

— Брось ты со своими демонами, — негодовал Демих.

— Я говорю тебе только то, что сам лично видел.

Демих принес еще один кувшин с красным вином. Разлив на две чаши, он допил остаток прямо через тонкое горлышко и сказал:

— Хорошее вино в Четырехречье. Таким оно там было всегда.

— Мне тоже нравится. Настолько сухого нигде больше не найти.

— Уговорил. Отправляемся в Четырехречье. Сейчас конец лета, так что через неделю будем выходить. По началу осени, Сверхгорье еще проходимо, а вот к середине начнутся метели. Нужно будет вернуться до этого времени.

— Смотри, тебе может понравиться, останемся на всю зиму.

— Ну это уж вряд ли.

— Как знаешь, а я пошел в театр, сегодня вечером ставим новую пьесу.

— Комедию или трагедию?

— Посмотрим, еще не решил, у меня из каждого новое есть. Ты придешь?