Льды уходят в океан
Шрифт:
Минут за десять — пятнадцать до окончания смены Марк собрал бригаду на палубе, сказал:
— Сейчас придут Борисов и Смайдов. Будем решать вопрос о Езерском. Может быть, пока поговорим об этом сами?
Андреич спросил:
— Ты думаешь, наше мнение что-нибудь значит?
— Если бы оно ничего не значило, — ответил Марк, — никто сюда не приходил бы. Написали бы приказ — и делу конец.
— Ишь, прыткий какой! — ухмыльнулся Езерский. — Тут тебе не капитализм. Это там чуть что — честного рабочего коленом под зад, и делу конец. Понял? А у нас имеется профессиональный союз. Спросят у вас со Смайдовым и Борисовым:
— Вот трепло! — засмеялся Андреич. — Ты, случайно, адвокатом стать не собираешься? У тебя это здорово получилось бы.
— А у меня, между прочим, и как у сварщика здорово получается, — зло ответил Езерский. — Не хуже, чем у некоторых других.
— Положеньице, — неопределенно заметил Баклан. — Козырей у Харитошки, выходит, немало.
— Дай боже каждому столько! — самодовольно сказал Езерский.
Марк, до сих пор молчавший, проговорил:
— Если никто не будет возражать, я как бригадир скажу Борисову и Смайдову: обсудив поведение Харитона Езерского, мы считаем, что никаких причин для его наказания нету. Потому что Езерский из месяца в месяц перевыполняет план, является квалифицированным сварщиком, а о прогуле не может быть и речи: у Езерского есть больничный листок, заверенный подписью врача и печатью... Никто не возражает, чтобы я высказал такое мнение бригады?
Харитон с нескрываемым удивлением посмотрел на Талалина. «Чего это он стал таким добреньким? Боится, что переметнусь к Беседину?»
Андреич сказал:
— Принято! Рабочий человек всегда должен стоять за рабочего человека. Солидарность. Правильно я говорю, Димка?
Баклан не ответил, сделав вид, что пропустил вопрос Андреича мимо ушей. Молчал и Думин. А Костя Байкин хитренько улыбался: давай, дескать, Марк, я понимаю, к чему ты клонишь...
И в это время на палубу поднялись Борисов и Смайдов. Костя Байкин притащил два ящика и предложил:
— Садитесь поближе. Мы тут ведем интересный разговор.
Марк спросил:
— Можно продолжать? — И, не дожидаясь ответа, сказал, обращаясь к Смайдову и Борисову: — Мы понимаем, что вопрос о Езерском будете решать вы, но нам хотелось бы высказать и свое мнение.
Харитон, вскочив с места, крикнул:
— Почему вопрос должны решать только начальники? У нас что, никакой демократии? А если вся бригада за меня? Правильно, я говорю, товарищи?
Байкин сказал:
— Очень правильно, Харитон. И зря ты боишься, что Петр Константинович и Василий Ильич не учтут нашего мнения. Продолжай, Марк.
— Хорошо. — Марк отбросил назад волосы, посмотрел на Смайдова. — Мы вот думаем, Петр Константинович, что руководство зря придирается к товарищу Езерскому. В то время как он варил кресты на кладбище, у него был бюллетень. Значит, он имел полное
— Полное право, — подтвердил Харитон.
— И никто из нас не может предъявить ему каких-нибудь претензий за то, что он во время болезни помогал Беседину работать на кладбище.
— Какие ж тут могут быть претензии! — Харитон, так и не поняв иронии товарищей, возмущенно развел руками и с благодарностью посмотрел на Марка. — Товарищ Талалин сам рабочий человек, он все понимает.
— Не можем же мы обвинить товарища Езерского в том, — продолжал Марк, — что ему всегда было наплевать и на честь бригады, и на свою собственную честь? План-то он выполняет? Специалист он хороший? Конечно, в капиталистической стране ему давно дали бы пинка под зад, если бы он отколол такой номер. Там бы с ним долго не возились, тут Езерский прав. Но у нас же не капиталистическая страна! Мы ведь сами хозяева и доков, и вот этого сейнера, и той земли, по которой ходим. Хозяева, понимаете, товарищи? Все это принадлежит и мне, и Андреичу, и Косте, и Харитону. Значит, Харитон имеет полное право делать все, что захочет. Так, Костя?
— Еще бы! — подтвердил Байкин. — Харитон — человек умный. Он знает: у нас рабочего человека в обиду не дадут. Как можно? Он же не какой-нибудь там Прайт, а советский рабочий. Прайта придавят, тот и не пикнет. А Харитон... За него и профсоюз, и прокурор, и судья... Почему бы ему и не плевать на все, что ему не нравится? Он — хозяин! Он — личность, как говорят, неприкосновенная. Ты верно сказал, Марк: Харитон имеет право делать все, мы его в обиду не дадим.
Харитон надвинулся на Костю, закричал:
— Ты чего плетешь? Чего плетешь, спрашиваю? — До него, кажется, только сейчас дошел смысл того, о чем говорили и Марк, и Костя. — Выслуживаешься? Ты всегда выслуживаешься! С грязью меня смешать хочешь?..
Он шмыгнул носом и пустил слезу. Взглянув на него, Думин сказал:
— И чего вы, правда, напали на человека? До слез вон довели... Любим мы вот так на беззащитных...
Он замолчал и опять с сочувствием посмотрел на Езерского. Харитон с надеждой попросил:
— Скажи им, Клим. Скажи, слышишь?
— Не бойся, Харитоша, — почти ласково проговорил Думин. — Скажу. По всей справедливости скажу. Пускай начальники знают, о чем рабочий человек думает, когда на его беззащитного брата нападают... Тут вот подняли дебаты: Харитон то имеет право, другое, за Харитона и профсоюз, и прокурор, и судья, и прочее. А вы как думали? Отец Харитона в Великую Отечественную войну погиб! За что? За Советскую власть! И за то, значит, чтобы Советская власть защищала его сына от всех бед, чтоб имел Харитон право делать все, чего его душенька пожелает, ежели это не преступление. Так я говорю, Харитоша?
Езерский совсем расстроился. Даже голос у него дрогнул, когда он сказал:
— Спасибо тебе, Клим...
— Спасибо тут ни при чем. — Думин снисходительно махнул рукой. — Дело тут в принципе. За что напали на Езерского? Какое он совершил преступление против рабочей чести? Ну, попросил его Беседин на время бросить доки и пойти поварить кресты... Ну, согласился Харитон. Не мог он отказать. Не мог, понимаете? Потому что привык перед Бесединым на брюхе ползать. Должны мы учитывать любовь человека ползать на брюхе или не должны? Тем более что не бесплатно это,.. Так я говорю, Харитоша?