Лебдянская смута
Шрифт:
– Да чтоб я сдох!
– Вона, я смотрю, прель в атмосфере и в городище...
– Нук-нук-нук?
– навострил уши Пеняй: - Может, и заговор супротив Гельдыпа намечен?
– Насчет заговоров не скажу, - нахмурилась лябдя, - а наговоров с три короба представлю. Соседка, к примеру, брешет, что я укроп у нее по ночам тягаю. Заговаривается... Во! Стало быть - заговор! Ну, этого добра у нас в каждом дворе по кучке. Ну, пусти, пусти, сладенький, мне на хутор пора маслобоить...
А разлетным уже грудь распирает - для медалей. Коли заговор сыщут прибавка к жалованию и приплюс к побывке, как и положено дружинникам целых три дня.
Затрусили бодрым цугом в столицу. А лябдя, переждав -
Когда до околицы оставался гак с маковкой, из города высыпала прорва женского народу и, с гиком окружив разлетных, повела в главную престольную избу.
Посреди светлицы на лохани сидел мужик в мокрой простыне и люто клацал очами.
– От Гельдыпа, мля?
– От него...
– оробели от такого кворума лазутчики. Врать не смели: Заговор искать направлены.
– Гы...
– подобрел бугай.
– Доброе дело, мля...
Но бровю задрал:
– Токмо смотрите... Хвори какие срамные имеете?
– Какие, извиняюсь?
– не понял Пеняй.
Лябди за спиной ухнули со смеху. Мужик вздохнул.
– Ну, эта, эта...
– глаза ниже опустил.
– Охвостье, мля, строевое?
– Комиссию перед вылетом прошли, а что?
– Щас узнаешь, мля, - и бабам знак сделал.
– В перекат их, ток не до смерти! Гоньба-а-а, мля...
И в лохань полез, мордюк хоботом зачехлив.
А лябди на служивых налетели и понесли, трепетных, на сеновал. С песнями, вприпляс...
Через недельку, истерханных и скукоженных, на пуповок выкинули и манатки вдогонку.
– Добрая терка?
– крикнул под лазоревый занавес Фиська.
– Лафа!
– откликнулись лябди.
– Тебе спасибо, огурчик! Сам-то скоро в гости?
– Не срок. Напитаюсь, тогда.
– Ждем!
И занавес опустился. Тырло обмылков в бронелет под прицелом спровадил, да под курдюк ногой - чтоб жизнь медом не казалась.
А все оттого, что Хряпс в свое время разразился геройским подвигом. В тоске однолюбной проводив Зелю на вечный покой, отправился в самое пекло тогдашней войны, прямиком в косяк к аспидам. А поскольку из людей он первым такую наглость сморозил, аспиды его в штаб допустили и выслушали как могли. А Хряпс - крагу в морды и объявил поединок. А ведь аспиды к рыцарству прямое отношение имели - вызов приняли и обещали биться по-честному, безо всяких охранных хитростей. Посмеялись змеино и, чтоб человечинкой побаловаться, машинку свою отключили. Архаровцам того и надо было. Фиська вьюном к устройству и слямзил, пока аспиды на трибунах за своего болели. Хряпс тогда своего супротивника за ноздри и к "Шишу" веригой, а Тырло - на полный форсаж. Едва от погони оторвались. На укромной планетке аспиду хвоста выкручивали, в дугу ломали, но о секретах всех дознались и отпустили к родной гадской маме. А охранной такой машинки аспид больше не имел - вот так, натурально, войне и был дан главный излом. А наперсники, воротясь на Лябду, затянули ее непробивным лазоревым пузырем - гадов секрет ядреной силой планеты питался.
Так и повелось у Лябды - что царству наперекосяк, то себе в заначку. Вскрылась ошибочка главповитуха Дрызга. Понесли солдатки от архаровцев первый женский молодняк - сработал запрет на пацанву. Но Фиська, всех пощуплее, первым тревогу забил.
– Ежели еще привесок обещается, то отгрохают нас бабоньки одним только количеством. А у меня крайняя плоть засуху обещала. Надо бы как-нибудь с передыхом, для устойчивого вдохновения.
Вот тогда-то лябди и соорудили им питательный рассол - коль помариноваться с полгодика, выйдешь крепким как малосольный огурец. Да и омоложение явное прослеживается. Так и зажили: бабы в поле клопочут, в труде геройствуют, передовиков выявляют, а как срок
Бывало, ударницы так Фиську изъегозят, что после смены он ни ручкой ни ножкой - и только те, кто не трудом, а сметкой богаты, вылущивали у него твердинку мужского настроя. Хоть в том гуже Тырло и Хряпс были подюжее, бабы Фиську любили и жалели больше - за веселый нрав и выдумку, пусть не об морок, но по куражу.
Особым изыском считалось оттопырить Фиську напослед, перед отзывом тем лябди особо друг перед другом кичились и спрашивали у Фиськи подтверждения. Тырло прозвали "убивцем", а Хряпса величали не иначе как "батюшка" - поощрение делал неспеша, добротно и с основанием. Истинно, государь был в числе его достоинств.
Урожайные гуляния шли на истом, Фиська с Тырлом ретировались к посту, Хряпс - в стольну избу, лябди с чугунами - в поля, а погодя - на зимние квартиры, грудняк вынашивать.
Так вне мытари минуло полвека. Лябди давно уж пообвыклись к такой фаллократии, но случился Пеняй и вселилась в лябдонаселение моногамная тоска.
– Вам что, пострелам, пистон раздавил и на боковую, - жаловалась под заговенье краса-Удива.
– И пока хрен в голову не стукнет... А мне постыло. Хоть бы старичка какого на исход лет...
...а кондуит Пеняю не поверил, к царю не допустил. Посчитали вредным державе заговором с целью опасных слухов. И в гаплык-час Пеняя на плаху и подвели.
– Каково последнее желание?
– спросил тертый палач.
– Мне бы...
– осекся Пеняй. Глазами в небе поискал. Вздохнул, улыбнулся чему-то.
– Мне б на Лябду опять... Там...
И связкой рук хотел изобразить, но тут его и декапелировали...
СЛЯП 6
Время уж не шло, а спотыкалось бегьмя.
Гельдып II вовсе отческого блеску достиг - обполовинил людишек в царстве, и тому остатку жизнь шла не в жир, а в кизяк. Сколько лет пролетело, а зелье отворотное, на бабаеде замешанное, продолжало крамольно действовать. Уж труха, а не бабы остались - тужились, а девок рожать не могли. Уж и секли их за это, и надзор денно и нощно вели - чтоб без утайки, - а те и вовсе ояловели. Мужик после сплочевной войны остался простой и смирный, но и он без природы не мог. А где отдушину найти, зуд унять? Вот и приладились к вину - до изумления, до зеленых гаремов во сне.
Гельдып же всех кавалеров запретил и самолично фрейлинами занялся. Но и у него - мимо. Истерзался, в себе изъян ища - бывало, задержится перед голопузой статуей иль картиной и попредметно соизмеряется. Поэтому картины в царстве быстренько перерисовали, и даже втихую царю скипетр подменили на короткий и кривой, - чтоб не удручал. Но все равно:
– Порядку в стране нету...
– вздыхал и скипетром в ноздре ковырялся.
И министры в страхе принялись дисциплину повышать везде - в полях, в мастерских, в банях, нужниках... А в армии тех лет все больше механического солдату было - хоть и подороже людской плоти, но жалования не просит, все державе экономия. И уж понятно, чугуну излишняя строгость без надобности. А тут офицеры - чуть что, разряд под щиток, иль абразивной пудры в муфту.
И вот однажды у железного сотника Звяка от экзекуции коротыш случился. Начистил он вид офицеру, гикнул сотню и умчался чугун-счастья искать. Передал остальным: "Коль ячейкою богаты - айда с нами, коль закисли спаи - гни дальше кинемат под ибиотами..." И хруснул раскол, потому как чугуны все как один деру дали.
Гельдыпа чуть кондрат не хватил. Издал манифест о начале принадлежной войны - мол, кто к кому принадлежит - к людям, или к жести безродной.
Война она всегда в точку. Мужикам от бабского вопросу отвлечение.