Лебеди в Москве (сборник)
Шрифт:
— Грузи, — мне орут,— живей! —
И так становлюсь я братом
Горняцкой породе всей.
Так я становлюсь шахтером,
Подобным им по всему,
И уголь гружу с задором
И чувствую, что — к чему.
...С тех пор я немножко вправе
Тревожить праздный уют,
Благодарить и славить
Нелегкий горняцкий труд!
И я бы любому дяде,
Который любит фасон,
Напялил, хотя бы на день,
Шахтерский
Чтоб побыл в горняцкой каске,
Чтоб гонор сбили ему,
Чтоб понял земные краски,
И солнце, и что — к чему!..
ПЕРВОПЕЧАТНИК
Где громоздит узор зубчатый
Китайгородская стена,
Стоит Иван Первопечатник,
Изваянный из чугуна.
А рядом с ним,
у перекрестка
Прохожий должен замечать
Окошко книжного киоска
Под вывеской: «Союзпечать».
Вот так годами
с возвышенья
Среди газет, брошюр и книг
Первопечатник с изумленьем
Глядит на дело рук своих.
В КАФЕ «АЭЛИТА»
Кафе «Аэлита»...
Почему — «Аэлита»?
Наверно, чтоб было поближе к Луне...
Здесь так над эстрадой пылают софиты,
Здесь все современно и «стильно» вполне.
Наверно, здесь модно вести беседы
Про луны, про звездные корабли,
Мечтая умчаться со скоростью света
Куда-то «подальше от шумной Земли»...
Здесь девушки тихо от нежности тают,
Когда оглушительно, с видом лихим,
Им мальчики в свитерах смело читают
«Антивоспитательные стихи».
Меня пригласили в кафе «Аэлита»,
И кто-то сказал, перестав жевать:
— Поэт, вы можете здесь открыто
Что-нибудь «левое» прочитать!
«Левое»?! Тем болтунам мягкотелым,
Бунтующим против строгих мамаш?!
Как вдруг отчаянно захотелось мне
Прочесть Маяковского «Левый марш»!
«Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи у мира на горле
Пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой! Левой! Левой!»
Я бы хотел, чтоб в кафе «Аэлита»,
Где все современно и «стильно» вполне,
Эти стихи были прочно прибиты
Прямо
буквально
на каждой стене!
ПОДСНЕЖНИКИ
На улице стужа да ветер,
Но тетка в пуховом платке
Чуть видный белесый букетик
Торжественно держит в руке.
И
Тебя вдруг заденет в пути.
И ты удивишься: подснежник?!
Он что-то сулит впереди!
Он в зимнюю жизнь нашу вносит
Какой-то тревожный мираж...
И сколько хозяйка ни спросит,
Без слов за него ты отдашь.
За нежность, за смутную веру,
Что все переменится вновь,
Что станут зелеными скверы
И в сердце проснется любовь...
* * *
Еще с тобой мы просто —
Почти как брат с сестрой.
О розах и о звездах
Наш разговор простой...
А путь запорошило
Сиреневым снежком
И мы берем машину
С зеленым огоньком,
И, сразу все оглядки
Оставив вдалеке,
Доверчиво и сладко
Лежит рука в руке.
Там, за глухими стеклами,
Летит холодный снег,
А здесь дыханье теплое
И смех, зарытый в мех...
И строгости притворные,
И взор влюбленный твой,
И не напрасно «дворники»
Качают головой...
* * *
Мне нравится эта девушка
С мечтательными очами.
Ах, что ты, луна, с ней делаешь
Сияющими ночами?
Все в ней — такое лунное
И так мало земного,
Странная вся и струнная.
Страшно ей молвить слово.
Радостными сказаниями
Полна ее голова,
Сладостными азалиями
Пахнут ее слова.
Руки такие узкие.
Голос немножко грустный,
Только всегда — о музыке,
О Моцарте, об искусстве...
А хорошо б, наверное,
Шепнуть ей что-то такое:
Грешное, откровенное,
Солнечное, земное!
ПОСЛЕ КИНО
Девушка с каштановой косою
Горько плачет у дверей кино:
Жалостью к погибшему герою
Ее сердце юное полно.
Долго-долго слез унять не может
И стоит с заплаканным лицом.
А подружки, совестясь прохожих.
Обступили, бедную, кольцом.
— Что ты плачешь? Это ж все неправда.
Кто бы мог стерпеть такую боль?
Все слова в кино придумал автор,
И актер исполнил только роль.
Стыдно! Как могла ты разреветься,