Лебединая песня

Арсентьева Ольга

Усадив (или, вернее, уронив) жену в кресло, Борис принялся шарить по ящикам комода в поисках валерьянки или феназепама.

– Борис...

Он замер с таблетками в руках, не решаясь повернуться.

– Борис, я не сошла с ума.

Тогда он повернулся, всем своим видом изображая уверенность и оптимизм.

– Ну, конечно же, нет! Ты просто устала. Шуточное ли дело – столько лет проработать в школе, среди этих... малолетних… в общем, воспитывая наше молодое поколение. У кого хочешь нервы сдадут!

–

Борис, – терпеливо повторила она, – сядь.

Он сел.

– Я полюбила другого человека, а он умер.

В больницу позвонить, Шаховскому, размышлял Борис, он вроде сегодня дежурит. Пусть подскажет, что в таких случаях делать. Не к психиатру же ее вести, в самом деле, разговоров не оберешься... Ах, как это все некстати!

А может, все еще и обойдется? Может, она и вправду переутомилась... Или начиталась своих любимых романов... Или это у нее климакс?

– Ты тут посиди, – сказал он Аделаиде, – а я пойду позвоню кое-куда.

Аделаида тоже встала и вышла следом за ним в прихожую.

– Ты что, не понял меня? – тихо, даже с каким-то любопытством спросила она, глядя, как он набирает номер. – Я полюбила другого человека. Я изменила тебе. Здесь, в этой самой квартире. На этой самой постели.

– Да-да, конечно, не волнуйся, – рассеянно отвечал ей Борис, – все обойдется…

Аделаида покачала головой и повернулась к входной двери.

– Дверь-то я запер, – сказал Борис, глядя, как она крутит и дергает ручку.

– Дай ключ!

– Не дам, – Борис положил трубку обратно на рычаг и сунул в карман оба комплекта ключей, свой и ее.

* * *

– Дай ключ, – в десятый раз, тихо, настойчиво, монотонно просила Аделаида. – Открой дверь, и я уйду. Что тебе от меня надо, зачем мучаешь меня?

Борис, не обращая на нее внимания, листал свою записную книжку. Черт, где же он еще может быть? В больнице его нету, дома тоже, в пивной у Тараса сегодня не появлялся. Может, он у Люськи? Или у Клавы? Так, а их телефоны у меня должны быть здесь, на букву «б»... бабы то есть.

И тут, в тот самый момент, когда Аделаида, бледная, отчаявшаяся, страшная, пошла на него, вытянув руки, как ведьма в «Вие», телефон зазвонил сам. Громко и часто.

Межгород, подумал Борис и поспешно схватил трубку. Другой рукой он отбивался от обезумевшей жены, пытавшейся залезть к нему в карман.

– Да, – сказал он, – да, сейчас я ее позову!

– Я не хочу ни с кем разговаривать! – крикнула Аделаида.

– Извините, минуту, – сказал Борис в трубку и прикрыл ее ладонью, – Ада, поговори. Там иностранец какой-то, говорит, что его зовут Роджерс... Ада? Да что же это за день такой сегодня?! Ада!

* * *

Манечка и Татьяна Эрнестовна ссорились. Манечка обвиняла Татьяну Эрнестовну в приземленности, отсутствии фантазии и вообще

в том, что она Карла не любит и ей все равно, жив тот или умер. Татьяна Эрнестовна, высказавшись один раз, что Манечка, как это всем известно, – дура, и потому говорить и спорить с ней не о чем, погрузилась было в гордое, отрешенное молчание. Но надолго ее не хватило.

Казалось, хрупкий налет дружбы в их отношениях исчез, истаял без следа вместе с исчезновением того, ради кого они так неожиданно объединились неделю назад.

Когда же им надоело препираться друг с другом, они накинулись вдвоем на молчаливую, не сводящую глаз с экрана Ирину Львовну.

Ирина Львовна некоторое время совершенно не обращала на них внимания, а потом вдруг резко встала и вытянула вперед руку с зажатым в ней пультом.

– Заткнитесь, вы, обе! – рявкнула она. И это было так неожиданно, что Манечка и Татьяна Эрнестовна послушно заткнулись. И уставились на Ирину Львовну, на лице которой молнией сверкнула радость.

– Я знаю, как можно спастись из падающего самолета, – медленно, с чувством, смакуя каждое слово, произнесла Ирина Львовна.

– Что вы на меня смо€ трите? Вы на экран смотри€те!

Татьяна Эрнестовна и Манечка послушно перевели глаза на экран. Потом снова посмотрели на Ирину Львовну.

Ирина Львовна вздохнула.

– Лучший способ спастись из падающего самолета – это не садиться в него, – объяснила она, – это же очевидно. Его просто-напросто не было на борту. Ну, теперь видите? Его имени нет в списке пассажиров!

Да, теперь они видели. На экране, остановленном пультом Ирины Львовны, были фамилии пассажиров с О по Т. Сразу после Раевского Дмитрия, гражданина РФ, там значился Руннер Вольфганг, гражданин Швейцарии. Никакого Карла Роджерса там не было.

– Но... как же это, – пролепетала Манечка, – ведь он должен был лететь именно этим рейсом...

– А может, он опоздал в аэропорт, – великодушно улыбнулась Ирина Львовна.

– Опоздал? Он?!

– Да, я понимаю тебя. Но ведь он же был не у себя, в богоспасаемой Швейцарии, а у нас, в России. На наших дорогах с ним могло случиться все, что угодно… Машина сломалась. Гаишники задержали за превышение скорости, а он не захотел от них откупаться. А то и вовсе – попал в ДТП.

– Ну ты, Ира, добрая, – поежилась Манечка, – в ДТП...

Татьяна Эрнестовна согласно кивнула. Они с Манечкой снова были друзьями.

– Да ладно, – отмахнулась Ирина Львовна, – что ему ДТП… Он жив, и это главное. Он жив. Неужели вы сами этого не чувствуете?

– Я чувствую, – поспешно сказала Манечка, – я-то с самого начала чувствовала!

Татьяна Эрнестовна хотела что-то добавить, мол, и она тоже... что-то такое, но Ирина Львовна не стала их больше слушать.