Лечебный факультет, или Спасти лягушку
Шрифт:
Попробую описать ее внешность: лицо похоже на сдутый шарик, подбородок сливается с шеей. Может, это — зоб. Волосы жидкие, цвет — шатен вперемешку с сединой. Над левой бровью торчит прядь челки. Губы пухлые, но всегда сжатые в бледную мочалку. Затем — опущенные плечи, небольшой валик груди, ниже — валик живота. Широкие бедра, достаточно длинные ноги в чулках, под которыми просматривается рельеф расширенных вен. Она — не толстая и не худая, достаточно цельная, ее глаза словно постоянно удивляются чему-то. На переносице, разумеется, очки. Старомодные, с овальными линзами в золотой оправе. Я попытаюсь найти в ней что-нибудь привлекательное, ведь Рева была хоть и не самым
Разумеется, список «хороших» возглавлял Коротков. Затем его невесты, Лаврентьева, Уварова и Цыбина. В черном же списке находился Коля Игнатьев, Морозова с Воронцовой и почему-то Мункоев Игорь. А за конец этого списка вели упорную борьбу я и Вовка Власов. Мы с ним были не в почете у Ревы. Я особо не парилась, мне уже надоело волноваться. А Вовка тщательно скрывал свою нервозность. Его врачебное будущее висело на волоске.
К слову, Володя как раз находился тогда на грани отчисления. На него пыталась повлиять Юрченко, она вправляла ему мозги и старалась договориться с другими преподавателями. Однако Вова все равно стремительно падал. Он получал одни двойки из-за ночных дежурств. Ему хотелось независимости, и он устроился на работу, которая была несовместима как с учебой, так и с жизнью в целом. Трудясь медбратом (Вова предпочитал говорить — медсестрой), Власов не успевал готовиться к урокам. Помимо того, он постоянно всем дерзил. Дерзил интеллигентно, смешно, но все же. Особенно сильно он разозлил преподавательницу английского, которая путала слова «микроскоп» и «Майкрософт». Власов постоянно припоминал ей авторскую реплику: «Микроскоп инкорпорейтед».
…Рева уселась напротив выключенного телевизора. Еле слышно скрипнуло окно. Из форточки тянуло ароматом весеннего дождя. Она медленно потянула к себе томик Франсуазы Саган, полистала его немного, но не нашла закладку и разочарованно вернула книгу на место.
Она встала. Прошлась босиком по ковру. Ворсинки уже затвердели, царапались. Ее взгляд выхватывал отдельные детали интерьера. Вот с верхней полки шкафа свисает засушенный букет. Вдоль стен тянутся стеллажи с учебниками. У правой стены стоит буфет из ДСП, его хрупкие стекла дребезжат при каждом шаге. Строго на уровне глаз висит календарь.
Возраст — пятьдесят один. Какая прочная цифра. Точная и резкая, как стрелка, врезающаяся щелчком в отметку «двенадцать». А эта лишняя единица — да ну ее. Она здесь не нужна, действует на нервы. Пятьдесят один — это почти то же самое, что и сорок девять. Небольшая металлическая гирька возле пятидесятикилограммовой кувалды. Приехали. Из ночного двора через щели в стене просочилась тишина.
Он проведет рукой по белесым изгибам жира. Затем приподнимет подол вот этого японского халатика.
Было слышно, как она дышит через нос. Какое унизительное сопение… На кухне с хрустом развернулась скомканная бумажная упаковка. Дождем застучали пластмассовые жалюзи. За стенкой кто-то поставил чайник. Этажом выше, кажется, шипело радио… Внезапно раздался хлопок.
— Трр… Бум!
Тяжелый том, выпиравший из битком набитой книгами книжной полки, свалился на ковер. Это «Аминокислоты» Серебренникова. Рева сильно сжала веки. Словно ее кутком ударили в грудь… Открыв глаза и обнаружив источник звука, Екатерина Евгеньевна тихо встала, подняла учебник и с размаха вдарила им по стеллажу. Книги с грохотом посыпались вниз.
— Даш, — сказал Власов, — а ты умеешь хранить тайны? — Его руки двигались отдельно от глаз и выводили в тетради формулы.
— Нет. Не умею. Я же девушка.
— Хорошо. Я тебе ничего тогда не скажу.
Биохимия закончилась, и все вышли из кабинета, но Власов тут же вернулся туда якобы за оставленным на столе калькулятором. Короткова сегодня здорово похвалили. Сияя, как его лаковые ботинки, с триумфальной улыбкой Леша отправился в уборную. Я села на подоконник, достала чипсы. Возле меня со стуком упала фиолетовая сумка Регины, и та ловко вытащила из нее расческу и зеркальце.
Я очень люблю, когда я вижу Уварову с Цыбиной, а они меня — будто бы нет. Люблю вслушиваться в их разговоры. Больше всего девушкам нравится обсуждать отношения между мужчиной и женщиной, обмениваться кулинарными рецептами и делиться советами по хозяйству. Слушая их, любое существо, принадлежащее к женскому полу, невольно отвлечется от всего остального. Это тоже самое, что полистать глянцевый журнал.
— А ты масло добавляешь? Немножко.
— Блин, а эта волосатая сука Толпыгина влепила мне
трояк!
Из-за двери показалась густая черная шевелюра волосатой суки. Толпыгина — напарница Ревы. Начинающий педагог. Над ее верхней губой — достаточно яркие черные волоски. И брови на переносице срастаются. Прищурившись, Толпыгина сказала:
— Волосатая сука все слышала.
Регина схватилась за виски, уронив при этом косметичку.
— Ой-йоой!..
— Ну, — сказала я, — и что ты теперь будешь делать?
— А вы с Власовым, когда вас презирают, обычно что делаете?
— Лично я — ничего, мирюсь. А Власов — старается, чтоб его полюбили.
— Это как это?
— Очень просто. У него отличное чувство юмора. Он им и пользуется. Обычно за юмор любят. Это так же эффективно, как и красивые глаза.
Забыла сказать, что, как только появился волосатый фрагмент Толпыгиной, Уваровой уже и близко не было, она со скоростью пули неслась вниз по лестнице. Поэтому у Толпыгиной, конечно, создалось впечатление, что именно я была Регининой собеседницей.
— Давай, — сказала Регина, — попробуем как-нибудь ее задобрить.
— Ага, купи ей бритву или, там, депилятор.
— Форель, хватит шутить. У нас с тобой серьезные проблемы.
— А я тут при чем?!
Но я оказалась при том, и Толпыгина меня возненавидела. Впрочем, Регину она невзлюбила еще больше. Эти обстоятельства нас почти сблизили. Мы обе сидели на отработках до половины десятого. Поскольку эти занятия не входили в учебный план, я не особо напрягалась.
— Форель, — сказала мне Наталья Викторовна (волосатая сука), — как чередуются пептиды в названной аминокислоте?