Лед Апокалипсиса
Шрифт:
Нападавших, как верно вычислил Скайнет, семь единиц: разномастных вездеходов, грузовиков-бугфутов, один крытый ремонтный трехосный «урал» с надписью «ГорВодоКанал.Аварийная». По ощущениям, человек шестьдесят боевиков. Это уже далеко не гопники. Пока мы готовились, они тоже эволюционировали.
Посмотрел сквозь тактический прицел. Вы как на ладони, приятели. Я — тоже практически смертник. И мне плевать умру или нет. И Кабыру, который залёг прямо на маковке крайнего гнезда крыши Цеха, примерно на высоте шестого этажа, над нашими головами. Плевать Денису, который копошился в салоне.
Ярость, гнев,
Шёл бой. Гопники-боевики «с колена» деловито давили огнём окна углового корпуса, гостиницы, здания Цеха. Тем временем четверо из них посреди двора, в открытом кузове грузовика хэндай с уродливо-большими колесами, разворачивали нечто, напоминающее артиллерийскую установку.
Орудие смотрело в сторону основных ворот Цеха. И плевать, что мы ими никогда не пользовались, даже заезжал я в первый раз с бокового хода. Артиллерия способна «открыть» что угодно.
В какой-то момент головы нападавших стали поворачиваться в сторону ослепившего их трактора клаас.
Глава 22
Пятый легион
Он кричит богам:
Я не должен больше вам!
Я смогу,
Все понять и сделать сам!
А. Грановский
Во внезапно наступившей тишине отчетливо услышал треск. Это включились безбожно громкие внешние динамики клааса.
Неужели Денис решил довериться безумному Климентию и погасить всех «свирелью»? При таком раскладе мы победы не увидим.
Музыкальный увесистый бу-бууум. Медленно и ощутимо пошла музыка, тяжелый рок, ударные, струнные, бог весть, что ещё. Акустика гремела так, что её изготовитель был бы горд за своё творение.
Я временно оглох.
Громко, отчетливо, проникая в черепные коробки каждым звуком, каждой буквой и словом, запел мужской брутальный голос:
'Пятый легион, жаворонков перья,
Северная Африка, Римская империя,
От песка и злости СЖАТЫЕ скрипят ЗУБЫ!
Стоптаны, измяты… ровные фаланги,
Цвет пехоты Цезаря выдавлен во фланги.
В ЯРОСТИ слонами жадного царя Юбы!'
Тяжёлый, я бы даже сказал тяжеленный — русский рок.
Пулемёт. Щелчок в режим «огонь». Взвод. Патрон в стволе. Упор. Плечо вперёд. Руки по местам. Прицел, свожу. Приготовился. Рядовой Осоедов к стрельбе готов!
Пулемёт единственное оружие способное нивелировать численное преимущество врага. Конечно, это не совсем так. Эта истина времён Первой Мировой. Но я крепко верил в пулемёт из-за одной конкретной показательной демонстрации.
Сцена «пулемётчика» из кинофильма «28 панфиловцев» одна из лучших сцен в кино. Не только в конкретном фильме, а вообще во всем кинематографе. Так сказать, всех времён и народов.
Ближе к финалу. Кульминация. Сцена имеет дохрена подтекста. Когда показывают пулемётчика, в напряженный момент сражения, когда бой почти проигран, вы можете нажать паузу и сказать — что не так?
О чем кричит это быстрое молчание картинки?
Пулемётчик один, его напарник погиб. Рубашка оружия сбита. Всё и вся перемазано в грязи и крови. Он ранен, возможно контужен. Это значит, что
И он начал стрелять. Бить. Вести огонь. В одиночку он кладет на землю всю атакующую немецкую пехоту. Бьет, бьет и бьет, так что летят куски снаряжения и людей.
Останавливает стрельбу. Секунда, вторая, третья. Немцы воюют технично, хорошо. Они возобновляют атаку.
А пулеметчик вновь начинает стрельбу. Он бьет, бьет. Делает паузу и снова стреляет. Снова. Снова. Его пули находят свои цели, выбивают прижатых к израненной земле пехотинцев. Убит, убит, убит. Покойник.
Он не говорит ни слова. Не хмурится, не скалится, не улыбается, не печалится. В глазах его сама смерть. Холод равнодушной ненависти и уверенность неотвратимой смерти. Без слов и внешних эмоций он кричит — я убью всех! Положу ваш вермахт. Приводите всех, до последнего, у меня хватит ярости, огня и патронов на каждого. Смерть.
И оставшимся в живых становится страшно. Им должно быть страшно. Они бегут. Потому что страшен гнев пулемётчика.
И, что классически, в итоге, в льняной ленте торчат последняя пара патронов. Ну, убегающие этого уже не узнают.
Такова власть пулемёта в таком мире, где всё просто — убей или будь убит.
А ещё, за эти насыщенные насыщенные событиями секунды наш стрелок-снайпер добежал и плюхнулся на позицию. Кабыра не нужно учить воевать.
Ловлю в прицеле платформу с артиллерией врага. В едином порыве нажимаю на гашетку. Долю секунды мне казалось, что ничего не происходит, что инструмент мой замерз, заклинил или не сработал. Мало ли что могло произойти. А потом поток взбешённых пуль вырвался вперёд.
За мгновение поле боя превратилось в мой личный тир. Тугие удары снесли обслугу артиллерии, повёл стволом вправо, летели куски обшивки, стёкла, высекались искры, моя швейная машинка прошивала навылет каждую единицу техники.
«Бу-бух»! Один из вездеходов сдетонировал, полыхнув жирным бензиновым огнем, подпрыгнув и завалившись набок.
Снова перевёл ствол и деловито изрешетил ещё один внедорожник и переключился на трехосный грузовик. Мой мозг от напряжения, казалось, мог видеть глазами полёт каждой пули, удар от попаданий. Выложив несколько очередей в топливный бак грузовика, понял, что не сдетонирует, прошёлся очередью по границе между бортом и снегом. Раздался нестройный хор негодующих голосов. Ага, твою мать! За грузовиком залегли, суки! Прошёлся ещё раз. И ещё. Слева шевеление, перевожу прицел, бью туда. Теперь, короткими, по всему что кажется мне ещё живым.
— 'ПЯТЫЙ ЛЕГИОН
ДЛЯ ЦЕЗАРЯ В АМФИТЕАТРЕ,
ВАЛИТ ЗА СЛОНОМ СЛОНА,
ИДЁТ ВПЕРЁД!', — громыхают сверхмощные колонки.
Ярость переполняет меня. Океан гнева, излитый в освинцованные стальные пули. Как смели вы, сучьи дети явится на мою землю! Смерть. Смерть. Смерть! Никаких колебаний, никаких сомнений!
Сверху, «с небес», размеренно и расчетливо хлопает ВСС. В какой-то момент выстрелы сменяются на раскатистые хлыстовые выстрелы СВД.
Какафония автоматчиков из окон Уюта. Подняты в бой матом Иваныча, пользуясь тем, что боевики притихли, размеренно и прицельно давят атакующих.