Лед и пламень
Шрифт:
Ночью получили радиограмму из Москвы: нам предлагали следить за полётами американского арктического исследователя Вилкинса, который вылетает на розыски экипажа Леваневского из Коппермайна (северное побережье Канады). Мы в точности выполняем указания Главного управления Северного морского пути.
Налетевший шторм не утихал долго, засыпал и аэродром, и склады, и гидрологическую лунку, и кухню. Пурга прекратилась лишь через несколько дней, заставила меня заняться «археологией»: раскопками всего хозяйства. А между тем подоспел юбилей — сто дней на льдине. Написал об этом статью в
Итоги мы подводили не только для печати. При каждом удобном случае старались суммировать научные выводы, передавать их по инстанциям.
Мы трезво смотрели на вещи. Льдину всё время сжимало, трещина подбиралась к нашей палатке, в которой 1 сентября температура была плюс три градуса.
И льдина, эта исполинская, многомиллионнотонная махина, уменьшалась медленно, но верно.
Непрерывная сырость дала себя знать: мы подхватили ревматизм.
Я записал в дневнике:
«Развеселил нас доктор Новодержкин с острова Рудольфа, к которому мы обратились за консультацией. То-то хохоту было, когда Эрнст зачитал рекомендации: принимать на ночь горячие ванны, после чего натирать суставы ихтиоловой мазью с какой-то смесью, спать в перчатках, утром мыть руки мыльным спиртом…
Кренкель предложил текст ответной радиограммы: «Первое — ванна отсутствует, второе — состав мази неясен, третье — буде спирт обнаружится, хотя бы мыльный, употребим внутрь»».
Мы обрадовались зиме, тому, что 2 сентября было минус двенадцать градусов: конец воде! Началось снежное строительство. Мы применили в «зодчестве» такой необычный материал, как мокрый снег. Оказалось, что мокрый снег, из которого мы делаем ледяные кирпичи, практичен и крепок.
Мы возвели роскошную, вместительную кухню. В ближайшие дни начнём утеплять жилую палатку — натянем на неё покрышки из гагачьего пуха. Потом мы соединим палатку с ледяной постройкой общей крышей и будем торжественно отмечать открытие зимнего сезона на станции «Северный полюс».
В начале сентября сутки за сутками тянулись почти сплошные сумерки, солнце ходило низко над горизонтом. От торосов падали длинные синие тени. Скоро — полярная ночь.
Расшнуровав палатку, сняли верхний чехол. Распаковали гагачьи покрышки, натянули на стенки, затянули все брезентом и быстро зашнуровали палатку. Внесли шкуры, под которыми — фанера и резина. На оленьи шкуры поставили койки, закрепили радиостол, установили приборы.
Итак, мы переселились в зимнюю квартиру. Кренкель шутит:
— Дачный сезон окончился.
Приготовили обед и впервые отдыхали в утеплённой палатке. Собственно, даже не отдыхали, а проверяли теплоту нашего жилья или, как мы его называем в шутку, «Центрального дома Северного полюса».
Теперь, чтобы попасть в жилую палатку, нам нужно было пройти через тамбур и кухню. В тамбуре мы снимали валенки.
Зажгли керосиновую лампу. Она будет гореть круглые сутки — до конца полярной ночи. Мне пришлось — по совместительству — занять вакантную должность «ламповщика Северного полюса». Теперь мы обедали уже в новой кухне. Просторно. По туго натянутой крыше гудит ветер. Ледяные стены отлично защищали от ветра, пол застлан фанерой. На кухне мы установили репродуктор.
После
В один из сентябрьских дней, а именно 13-го числа, изрядно волновался Петрович, думая, не допустил ли он ошибку при измерении глубины. Прибор показал 3767 метров — тридцать две мили севернее было глубже на 526 метров. Океан «обмелел»? Это был первый признак существования подводного хребта, учёные позднее обследовали его.
Сообщение Петровича нас заинтересовало, мы подробно его комментировали. В нашем гагачьем домике горело две лампы, было даже жарко: нам не страшен, хотя бы во время сна, никакой мороз. Человек настроен, как правило, на оптимистическую волну. Хотелось верить, что льдина окажется умницей, ветры — послушными, мороз — помилосердней. Только размечтались, Петрович охладил наш пыл;
— Во время промера в проруби колебался уровень воды — где-то сильное торошение. Хотя и нет ветра, льдины «целуются».
Пётр Петрович установил механику обратных течений, возникающих в результате дрейфа. Оказывается, дрейф льда увлекает с собой только сравнительно тонкий поверхностный слой воды толщиной до двадцати пяти — тридцати пяти метров. Под этим слоем, на глубине пятьдесят — семьдесят метров, а нередко и до ста метров, возникает обратное течение. Ширшов подробно проследил, как возникает это обратное течение, его скорость и продолжительность.
Зима и темнота вступили в свои права. Температура 19 сентября — минус двадцать шесть градусов. Мы решили, что сказывается влияние сурового климата Гренландии.
Все надели меховые комбинезоны. Прекратилось фотографирование, киноаппарат получил длительный отпуск до будущих светлых дней. Привыкаем к желтоватому свету керосиновых ламп. Только изредка и очень ненадолго заглядывало к нам в гости солнце. Тогда Женя торопился определить координаты станции.
Пётр Петрович настойчиво изучал английский язык. Каждый день перед сном он уделял этим занятиям час.
Женя вморозил в стены ледяной обсерватории деревянные полки и соорудил несколько ледяных тумбочек для установки дополнительных приборов. Весь день он провозился в обсерватории, окончательно разобрался в своём сложном хозяйстве. Все ненужное сдал мне на склад.
Я тоже перенёс снаряжение на склад, освободив нарты: они должны быть готовы на случай сжатия льдов.
Четырехмесячный юбилей нашего пребывания на дрейфующей станции «Северный полюс» мы отметили по-своему: умылись и переоделись.
Вечером я побрился, нагрел чайник с водой, разделся до «малого декольте», как говорил Кренкель, и помылся. Петрович помогал. Хотя «на дворе» двадцать градусов мороза, приходилось терпеть: по случаю праздника мы твёрдо решили привести себя в порядок.
Потом мы слушали по радио последние известия. Было приятно, в Москве о нас вспоминали, посылали нам слова, полные теплоты, внимания и любви.