Лед и пламень
Шрифт:
Кто-то разнёс слух о наших «стояниях» на балконе во время воздушных тревог.
Вскоре меня вызвали в Кремль отчитаться, как идёт навигация. Заодно И. В. Сталин дал мне хорошую взбучку.
— Это что за мальчишество, — сердито сказал он. — Подумаешь, храбрецы нашлись! Вас поставили во главе важного государственного дела, так и занимайтесь тем, что вам поручено. Риск допустим, когда этого требует необходимость!
Воспользовавшись моментом, я попросил отправить меня на фронт. Я воевал на Украине и в Крыму в гражданскую войну и мог бы заняться организацией партизанских отрядов…
Сталин сердито прервал мои слова:
— Пошлём,
Свидетелем нашего разговора был Михаил Иванович Калинин. Он подал голос:
— А не послать ли нам Папанина в Ленинград?
— Нет, — ответил Сталин, — он в другом месте пригодится.
Сталин тут же дал указание подготовить для Главсевморпути специальные помещения в бомбоубежищах и оборудовать их средствами правительственной связи и всем необходимым для работы.
В тот же день я получил извещение, что в распоряжение оперативной группы Главсевморпути такие помещения выделены. Но своей подземной канцелярией пользовался редко: пока добежишь, думал я, по сигналу тревоги, прозвучит сигнал отбоя.
Второй нагоняй от Сталина я получил вскоре уже по более серьёзному делу.
Государственный Комитет Обороны принял решение командировать в Вашингтон группу опытных советских лётчиков для переговоров с правительством США о поставке Советскому Союзу военных самолётов. Делегацию возглавил Михаил Михайлович Громов. Правительство поручило Главсевморпути доставить группу Громова в США, был определён и маршрут: через Шпицберген.
Мы обязаны были доставить группу по назначению как можно скорее и обеспечить безопасность перелёта. Теперь такие перелёты никого не удивляют: обычный рейс. А тогда и машины другие, были, и навигационное обслуживание с земли не такое, да и приборы не те. Достаточно сказать, что лучшие наши самолёты летали в то время со скоростью 250 километров в час и на высоте не более 4000 метров.
Кому же из полярных лётчиков поручить этот перелёт?
Свободной в тот момент была всего одна машина — Черевичного: Иван Иванович только что прилетел с берегов Карского моря. Лучшей кандидатуры искать и не надо было. Иван Иванович — лётчик, что называется, от бога. Черевичному сама природа, казалось, вложила с рождения дар искусного вождения самолётов. Он летал смело, на грани риска, но риска разумного. Он был тогда ещё молод, лет тридцати, но уже имел славу полярного лётчика экстракласса. В обычной жизни Черевичный — шумный, жизнерадостный человек, весельчак и балагур. Со стороны казалось, что и машины он водил шутя. На самом же деле за штурвалом самолёта сидел пилот с железной волей и твёрдой рукой. Черевичный хорошо владел техникой слепых полётов, имел большой опыт многочасовых беспосадочных полётов над Северным Ледовитым океаном.
Я срочно вызвал к себе Черевичного и рассказал о правительственном задании:
— Скажи мне, Иван Иванович, откровенно, если сомневаешься в успехе перелёта, тогда не берись. Подберём другой экипаж.
— За кого вы меня считаете, Иван Дмитриевич? — даже обиделся Черевичный. — Задание сложное, но выполним!
— Тогда готовь машину к вылету. Особенно тщательно проработай маршрут.
Черевичный почесал затылок:
— Маршрут мне не по душе.
— Но ведь это самый короткий путь.
— Не всегда самый короткий путь есть и самый лучший. Вот бы по нашей арктической трассе махнуть…
Мы подошли к карте. Действительно, наша воздушная трасса над морями Советской Арктики облетана, технически оснащена.
— Хорошо, согласен с тобой, лети по нашему маршруту. Только учти, если что случится, ни мне, ни тебе головы не сносить.
И ещё учти: никто не должен знать, каких пассажиров везёшь и куда держишь путь. Документы оформим как на обычный служебный полет из Москвы па Чукотку. А там до Аляски рукой подать.
Иван Иванович ушёл довольный. Я подумал, глядя ему вслед: не подведёт.
Черевичный действительно блестяще довёл свою машину до Аляски. Оттуда его пассажиры добрались до Вашингтона уже на самолёте США.
Не успел я порадоваться успешно завершённому делу, как раздался телефонный звонок.
— На каком основании вы нарушили постановление и изменили маршрут? — услышал я сердитый голос председателя ГКО.
Я объяснил, почему мы предпочли полет над Советской Арктикой, и добавил:
— Задание выполнено успешно и в срок, что от нас и требовалось…
— Это хорошо, но нельзя так своевольничать, — голос Сталина уже не был таким сердитым.
Очень скоро мы встретились с Черевичный в Архангельске, и я от души поблагодарил лётчика. Иван Иванович смущённо заулыбался:
— Обычный арктический полет. Вот если бы через Шпицберген, тогда пришлось бы здорово попотеть. А тут наша Арктика, своя…
Не только делами Главсевморпути приходилось заниматься в то время. Я был членом Ревизионной комиссии ЦК ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР и Моссовета. Поэтому обязанностей хватало, и второстепенных среди них не было. По поручению Центрального Комитета и Московского городского комитета партии неоднократно выступал на митингах перед рабочими фабрик и заводов, в воинских частях; разъяснял политику партии, направленную на сплочение всего советского народа, на мобилизацию всех материальных и людских сил страны для достижения победы.
Не раз выступал в печати, по радио. Был счастлив, когда на свои статьи и выступления получал отклики от бойцов с фронта.
Я часто вспоминаю тот день, который определил мою судьбу в военные годы, день 15 октября 1941 года, когда меня неожиданно вызвали в Государственный Комитет Обороны. Естественно, я волновался: зачем понадобился?.
И. В. Сталин был за рабочим столом, сбоку от него сидели В. М. Молотов и А. И. Микоян — члены Государственного Комитета Обороны.
— Начальник Главсевморпути Папанин явился по вашему вызову, товарищ Сталин, — отрапортовал я, остановившись посреди кабинета. Я имел тогда звание капитана первого ранга и ходил в военной форме.
— Садитесь.
Я сел в свободное кресло.
— Товарищ Папанин, — сказал председатель ГКО, — хочу сообщить вам о решении: посылаем вас в Архангельск как уполномоченного Государственного Комитета Обороны.
Я вопросительно смотрел на Сталина. Он продолжал:
— Архангельский порт имеет сейчас и будет иметь в ближайшем будущем особо важное значение. Это на западе самый близкий к линии фронта свободный морской порт. Мурманск ещё ближе, но он всего в 40 километрах от фронта, и вражеская авиация бомбит город регулярно. Мы заключили соглашение с Рузвельтом и Черчиллем. Через Атлантику идут в Архангельск корабли с грузами. Надо организовать их приёмку, быструю разгрузку и немедленную отправку грузов на фронт. Это очень важно…