Леденцовые туфельки
Шрифт:
И тут Вианн ставит на стол тринадцать рождественских десертов и святочное полено, толстое, как ручища силача, и заключенное в шоколадную броню дюймовой толщины; и все гости — даже Алиса! — до сих пор считавшие, что места у них в желудке совсем не осталось, все же находят возможным съесть ломтик (а то и два или три — в случае Нико). И хотя пунш уже прикончили, Вианн открывает бутылку шампанского, и мы пьем...
Aux absents... [66]
66
За
ГЛАВА 8
24 декабря, понедельник
Сочельник, 22 часа 30 минут
Розетт уже начинает засыпать. Она весь вечер так хорошо себя вела, ела, правда, пальцами, но достаточно аккуратно, и не особенно плевалась и брызгалась, и все разговаривала (точнее, пела) с Алисой, которая за столом сидела с нею рядом.
Ей ужасно понравились волшебные крылышки Алисы, и это замечательно, потому что та принесла ей в подарок такие же. Крылышки, правда, пока что были спрятаны под елкой, но Розетт слишком мала, чтобы ждать до полуночи — ей действительно давно пора в постель, — вот мы и решили: пусть она прямо сейчас распакует свои подарки. И стоило ей добраться до волшебных крылышек, алых, серебристых, вызывающих ощущение прохлады, как все остальные подарки перестали ее интересовать; честно говоря, я надеюсь, что, может, Алиса и мне принесла пару таких же? Похоже, если судить по форме предназначенного мне свертка. В общем, Розетт у нас теперь — летающая обезьянка, и она от этого в полном восторге. Надев алые крылышки прямо поверх своего обезьяньего костюма с хвостом, она порхает по комнате и все посмеивается над Нико, выглядывая из-под стола и сжимая в руке шоколадное печенье.
Впрочем, сейчас действительно уже довольно поздно, и на меня наваливается усталость. Где же Ру? Почему он не пришел? Мне так обидно, что я больше ни о чем не могу думать — ни о еде, ни о подарках. В голове крутится только одна эта мысль — точно заводная игрушка, о которой забыли, и она продолжает бессмысленно носиться по полу. На мгновение я закрываю глаза и тут же ощущаю аромат кофе и горячего шоколада с пряностями, который пьет мама, и слышу звон тарелок, которые убирают со стола...
«Он придет, — думаю я. — Он должен прийти».
Половина одиннадцатого, а его все нет. Разве я что-то сделала не так? Нет, все получилось как надо: и свечи, и сахар, и кружок, и кровь, и золото, и ладан, и снег...
Так почему же он до сих пор не пришел?
Мне не хочется плакать. Все-таки сочельник. Но все должно было быть совсем не так. Неужели это и есть расплата, о которой говорила Зози? Мы избавились от Тьерри — но какой ценой?
И тут я слышу звон колокольчиков у дверей и открываю глаза. Кто-то стоит на пороге. На секунду я вижу его совершенно отчетливо: весь в черном, по плечам рассыпались рыжие волосы...
Но, присмотревшись, я понимаю: это не Ру. На пороге стоит Жан-Лу, а рядом с ним какая-то рыжеволосая женщина, должно быть, его мать. Выражение лица у нее кислое и немного растерянное, но сам Жан-Лу вроде бы в порядке, хоть и несколько бледноват,
Я вылетаю из кресла.
— Ты все-таки пришел! Ура! Ты как себя чувствуешь? Хорошо?
— Лучше не бывает, — говорит он с улыбкой. — Я бы не простил себе, если бы пропустил ваш праздник. Ведь вы столько к нему готовились!
Его мать пытается объяснить с улыбкой:
— Мне очень не хотелось быть у вас на пиру незваной гостьей, но Жан-Лу настоял...
— Ой, мы вам так рады! — успокаиваю я ее.
Мы с мамой бросаемся на кухню, чтобы принести оттуда пару табуреток, а Жан-Лу тем временем что-то вытаскивает из кармана. Похоже на подарок — вещица завернута в золотую бумажку, но уж больно мала, не больше шоколадной конфеты с пралине.
Он протягивает этот предмет Зози и говорит:
— А знаете, все-таки это не мои любимые.
Зози стоит ко мне спиной, и лица ее мне не видно, как и того, что в этом маленьком свертке. Но по-моему, Жан-Лу решил дать ей возможность как-то оправдаться, и я испытываю такое облегчение, что чуть не плачу. Значит, в итоге у нас что-то начинает получаться! И теперь нужно только, чтобы вернулся Ру, а Зози решила остаться...
И тут Зози оборачивается, и я вижу ее лицо, но в течение нескольких мгновений я даже узнать его не могу. Оно совсем не похоже на лицо Зози, и я решаю: наверное, просто тени так падают. В течение этих кратких мгновений она кажется ужасно сердитой... нет, даже не сердитой, а разъяренной: глаза как щелочки, зубы оскалены, и она так стиснула этот несчастный полуоткрытый пакетик, что шоколад просачивается у нее между пальцами, как кровь...
Нет, наверное, все-таки действительно уже поздно и я слишком устала, вот мне и чудится невесть что. Ведь буквально через секунду Зози снова становится самой собой и весело улыбается, великолепная в своем красном платье и красных бархатных туфельках. И только я хочу спросить у Жана-Лу, что было в том пакетике, как опять раздается звон колокольчиков над дверью и на пороге появляется еще один гость — некто высокий в красном плаще Санты с капюшоном, отороченным белым мехом, и с огромной фальшивой бородой...
— Ру! — ору я и бросаюсь к нему.
Ру оттягивает свою искусственную бороду, и видно, что под ней он улыбается.
Розетт уже у его ног. Он подхватывает ее и подбрасывает в воздух.
— Обезьянка! — говорит он. — Мой любимый зверек. А еще лучше — крылатые обезьянки!
Я обнимаю его.
— Я уж думала, ты не придешь!
— А я вот взял и пришел.
Воцаряется тишина. Ру стоит посреди комнаты, Розетт прижимается к его плечу. Вокруг полно народу, но такое ощущение, что там нет ни души, и хотя Ру, похоже, не испытывает ни малейшего смущения, но все же так смотрит на маму, что мне кажется...
Тогда и я смотрю на нее в Дымящееся Зеркало. Она напускает на себя строгий вид, но аура ее так и пылает яркими цветами. Подойдя чуть ближе к нему, она говорит:
— Мы тут тебе и местечко оставили.
Он смотрит на нее.
— Ты уверена?
Она кивает.
А все вокруг смотрят только на него, и на мгновение у меня мелькает мысль: сейчас он что-нибудь такое скажет, потому что он ужасно не любит, когда люди на него пялятся. Вообще-то Ру и раньше чувствовал себя не в своей тарелке, когда вокруг собиралось слишком много людей...