Леди Арт
Шрифт:
— Харон! Отодвинь эту хрень!
Вместо ответа что-то прогремело в кладовой.
Орел раздражённо закатил глаза. Помощи, видимо, лучше не ждать. Он ещё раз посмотрел на тонкий диск монетки, предпринял последнюю попытку и со злости ударил по полу. Монетка подскочила — и оказалась ещё дальше.
— Да ты серьёзно, мать твою?!
Орел вскочил, попробовал отодвинуть диван, но мышцы запротестовали, и их свело судорогой. Тело предательски напомнило, что силы свои он переоценивает, и Орел со стоном упал на диван.
—
Орел стучал кулаком по деревянному полу. Разбитые костяшки саднило, старые раны уже давно не заживали, и он постоянно расковыривал только наросшую корочку. Но если у него ничего не болело, это казалось неправильным. Будто он переставал существовать. И сейчас, когда тело грозилось полностью застыть, потеряв чувствительность и связь с сознанием, только эти болезненные импульсы помогали держаться.
Снова загрохотало. Орел вдохнул запах дивана — как пыль, смешавшаяся с землёй и ещё чем-то неприятным, но непонятным, наверно, так пахла старость — и опять застонал. Он кое-как согнул руки, упёрся ими в диван и попытался перевернуться. Вышло только перекатиться на бок и удобнее согнуть ноги.
— Харон, мать твою! — прокричал он.
В этот раз загремела ударившаяся о стену дверь.
— Что такое?
Из-за стены, до сих пор непокрашенной после нападения человека в чёрном, выглянул Харон. По его лицу было видно: он ничего не понимал, и Орел закатил глаза.
— Переверни меня по-человечески, а?
— А-а! — протянул Харон и протопал к Орелу.
— А лучше, — вдруг сказал тот, — отодвинь диван. Там четвертак, которому лет пятьсот. Я выудил его из Потока. Он должен стоить состояние.
Харон остановился, почесал затылок, пытаясь понять, что лучше сделать, и в итоге решился: поднял диван, будто тот ничего не весил, вместе с Орелом и отнёс их обоих — под ругательства и мольбы сначала опустить, а потом хотя бы не трясти диван — в центр комнаты. Орел с абсолютно дикими глазами цеплялся за подушки дивана. Пальцы окаменели и не хотели разжиматься. И если бы не Харон, схвативший его за плечо и перевернувший, будто он был не человеком, а игрушкой, Орел не знал, сколько бы ещё так пролежал.
— Доволен? — расплылся в улыбке Харон.
— Да пошёл ты, — надулся Орел.
Харон рассмеялся и потрепал друга по волосам. Тот вжал голову в плечи, раздражённо сдувая упавшую на глаза чёлку. Харон попытался помочь её убрать, но Орел неловко уклонился и едва не упал на бок.
И тут что-то ударило в стекло. Орел вздрогнул.
— Он что, решил теперь кидаться камнями? Рассыпающихся бумажек стало мало?
Харон пожал плечами и медленно пошёл к окну.
— Ого! — воскликнул он, и Орел пожалел, что не может повернуться: шею тоже заклинило.
— Что там? — спросил он, нетерпеливо ёрзая на месте.
— Почта! — заявил Харон.
— Было бы чему радоваться… И что
— А это не он.
Харон упал рядом с Орелом на диван, и на его большой ладони сидела бумажная птица.
— Да ну, — прошептал Орел и поднял глаза на Харона. — Быть не может…
После их ссоры в лесу Анна ничего на бумаге не присылала. Она вообще не писала, да и он тоже не писал и не звонил, пока не стали приходить чёрные письма. И вроде бы за последние недели их отношения потеплели, но бумажных птиц он не ожидал. Они были чем-то слишком домашним, даже немного детским.
— Что там? Это что-то важное?
С мышц медленно спадало оцепенение, Орел потянулся к бумаге, но руки тряслись, пальцы не слушались, и Харон развернул птицу сам. И на ней было всего два слова: «встретьте меня».
— Вау, — выдохнул Харон.
Они с Орелом переглянулись и одновременно кивнули. Им не нужны были уточнения, чтобы понять, куда идти. Им не нужно было совещаться, чтобы твёрдо решить: они пойдут несмотря ни на что.
Анна сидела на земле, привалившись к деревянным балкам забора. Когда зашуршали шаги, она нехотя открыла глаза и повернулась на звук.
— Хэй, Анка! — поздоровался Орел.
— Ты как? — спросил Харон.
Анна молчала. Медленно встала, подобрала сумку и прикусила губу в нерешительности. Надо было что-то сказать, но слова не шли, горло сдавливал ком, и она просто глядела себе под ноги.
— Э-эй, ты чего? — Орел шагнул ближе. — Анка?
Она подняла глаза. Красные, мокрые и полные слёз. Смотрела на него долго, напряжённо, и Орелу стало не по себе. Он хотел было отступить, но она вдруг бросилась к нему на грудь и обняла за шею.
— Анка? — Орел растерялся. — Ты чего, плачешь?
Её тело тряслось, она шмыгала носом прямо ему в ухо.
— Харон! — взвопил Орел. — Она плачет?! Харон, что делать с плачущими женщинами?!
Но он её не оттолкнул. Наоборот, приобнял и немного неловко, постоянно путаясь в кудрявых волосах, гладил по спине. Анна прошептала: «Идиот», всхлипнула и через его плечо встретилась взглядом со смущённым Хароном. Она грустно улыбнулась ему и отпустила Орела, вытирая глаза.
— Ну что, — гнусаво спросила она, — не рады мне?
— Вот это неблагодарность! — возмутился Орел, тыча за забор. — Я ради неё реку останавливаю, чтобы перейти сюда без моста, а она такая: «Ви што, ни рады?»
Он взглянул на Харона, ища поддержки, но ни он, ни Анна не улыбнулись его кривляниям. Харон осуждающе покачал головой.
— Рады мы тебе, — буркнул Орел. — Если б не были рады, нас бы здесь не было. Что случилось?
Он поднял на неё хмурый подозрительный взгляд.
Анна сначала растерялась, не зная, что сказать. Посмотрела на брата, на замок, на сумку… И вытерла глаза ещё раз.