Леди, будте плохой
Шрифт:
Взрыв смеха сидящей у огромного камина компании перекрыл общий шум. За ним последовало визгливое хихиканье официантки, и Рочдейл обернулся как раз в тот момент, когда пьяный старик ущипнул ее за задницу. Розовощекая девица в огромном чепце погрозила пальцем и сделала вид, что бранит озорника, хотя ее лицо расплывалось в широкой улыбке. Старика и его приятелей, одетых по моде как минимум двадцатилетней давности, можно было найти на этом самом месте почти каждый день. Иногда они пили превосходный кофе, подаваемый здесь, а иногда распивали лохань ромового пунша. Большая сине-белая чаша на их
Рочдейл подумал, будут ли они с Кэйзеновом через тридцать лет сидеть за этим вот столом, вспоминая старые дни и флиртуя с официантками.
Альфред, старший официант и еще одна неизменная фигура в «Рейвене», подошел с подносом. Он поставил перед друзьями глиняную кружку и налил дымящийся черный кофе из высокого белого кофейника. Оставив кофейник на столе вместе с миской колотого сахара, сливочником и двумя ложками, он сунул поднос под мышку и исчез, не сказав ни слова.
Рочдейл сделал глоток густого напитка, решил, что слишком горячо, и отставил кружку.
– Это дело с Грейс, – сказал он, возвращаясь к их разговору, – совсем не такое, как у тебя с Марианной. Ты знал ее много лет.
– Да, но то, что я влюбился, застало меня совершенно врасплох. – Кэйзенов бросил в кофе кусок сахара и размешал. – Точно так же, как и тебя.
– Я не знаю, любовь ли это. Но это определенно одержимость. Я не могу выбросить Грейс из головы. Тебе будет трудно поверить, но я, похоже, не могу заинтересоваться никакой другой женщиной. Честно говоря, я не был ни с кем с тех пор, как начал преследовать Грейс. Я околдован ею вот уже несколько недель. А теперь… теперь я боюсь, что она вообще отбила у меня охоту ко всем остальным.
Брови Кэйзенова взметнулись на лоб, и он озорно улыбнулся:
– Вот дьявольщина! Она была настолько хороша?
– Я не это имел в виду, хотя она была… ну, черт возьми, это вообще не твое дело. Но в отличие от большинства женщин, с которыми у меня была связь, она не коварная стерва. Она… хорошая, порядочная. Искренняя, открытая, не пресытившаяся. Простодушная, как новорожденный жеребенок. Я очень давно не встречал такой женщины. Если вообще когда-либо встречал.
– Потому что ты намеренно избегаешь порядочных женщин. Но они существуют, друг мой. Марианна такая женщина.
– Не будем показывать пальцем, Кэйзенов. Всего несколько месяцев назад ты шел по той же дорожке, что и я. Вереница на все готовых женщин в твоей постели. Дамы полусвета и шлюхи, титулованные дамы со свободной моралью – сойдет любая, чтобы переспать раз-другой, и ничего больше. Никто из нас не искал порядочных женщин.
Честно говоря, Рочдейл много лет назад убедил себя, что таких женщин, как Грейс, как Марианна, действительно хороших и достойных, которые не интригуют, не обманывают и не вытягивают деньги, не существует. Те, кто строил из себя хороших и достойных, были еще хуже, скрывая свои интриги и махинации за маской достоинства, и Рочдейл действительно избегал таких женщин. Вместо этого он искал вдов, желающих утешиться, беспринципных жен и иногда высокородных юных потаскух, таких, как Серена Андервуд.
Кэйзенов сделал глоток кофе и произнес:
– Да, я бы сказал, что за
– Что-то не припомню.
– Жизнерадостный старикан, который немало покрасовался в юности. Я познакомился с ним, когда только окончил университет, я был молодым щенком, готовым волочиться за любой юбкой. Я никогда не забуду, что он сказал мне. Он сказал, что я могу много лет подряд каждую ночь менять женщин в своей постели, но однажды появится та самая и я больше не захочу других. – Кэйзенов усмехнулся. – Старик был прав. Может быть, Грейс Марлоу для тебя именно такая женщина?
– Я, честно, не знаю, так ли это, но вот что скажу тебе, Кэйзенов. Я устал быть распутником. Ты знаешь, что большинство женщин, с которыми я был, кажутся мне безымянными? Они ничего не значат для меня. Они безымянные и безликие, меня интересовало только их тело. В постели они ничем не отличались одна от другой. Между нами говоря, я нахожу, что устал от этой безликости. Встречи с ними давали мне не более чем мгновенное физическое удовольствие и оставляли меня опустошенным. Я возвращался домой, ненавидя запах духов и пудры на своей коже и в волосах.
– Это после того, как Грейс Марлоу вошла в твою жизнь?
– Нет, я уже давно устал от этой игры. Грейс просто заставила меня понять, насколько я устал. – Он отпил кофе, размышляя над тем, сколько всего она заставила его увидеть. – Я просто больше не получаю удовольствия от этих безликих связей. О, желание у меня все еще есть. Черт, даже та грудастая служанка натягивает мои бриджи и заставляет меня желать завалить ее. Но это почти как рефлекс, животный и первобытный. Это не имеет ничего общего с тем, что я чувствую к Грейс Марлоу. Каким-то образом она превратила для меня постель во что-то новое. Во что-то… важное. Даже священное. Будь все проклято, я несу какую-то чушь.
– Ты говоришь совершенно разумно. Ты просто обнаружил, как любовь меняет все, даже постель. Особенно постель. Она больше никогда не будет для тебя прежней, мой друг. Тебе лучше жениться на Грейс.
Рочдейл фыркнул:
– Она никогда не согласится. И не думаю, что хочет этого. Она все еще в восторге от только что открытого вожделения – от старого епископа она явно мало что получала, – но я не думаю, что дело зайдет дальше этого. Между нами была некая молчаливая договоренность, что Ньюмаркет и все после него – это только… тайная связь и ничего больше.
– Она позволит ей продолжаться здесь, в Лондоне?
– Полагаю, да. Она дала понять, что хочет снова быть со мной. На следующей неделе мы планируем поехать в «Друри-Лейн», поэтому я надеюсь возобновить нашу связь.
Кэйзенов удивленно поднял бровь:
– А если нет? Если она решит, что слишком рискованно встречаться с тобой в городе, или вообще передумает продолжать эту связь?
– Тогда, боюсь, я обречен на монашеское существование, по крайней мере на какое-то время.
– А как же пари? Что, если она узнает, что ты занимался с ней любовью, только чтобы выиграть лошадь?