Леди Джейн
Шрифт:
— Очень сожалею, что вы приняли меня за платную учительницу. Благодарю вас, но повторяю: я не возьму денег.
— А я все-таки настаиваю, чтобы вы приняли от меня деньги. — И к великому удивлению Дианы, Жозен вторично подала толстую пачку банковских билетов.
— Уверяю вас, что это невозможно, — сказала Диана, — нечего нам об этом и толковать. Позвольте отворить вам калитку.
— Хорошо, хорошо, — надменно ответила Жозен, — но знайте, что с этих пор я не позволю своей племяннице ходить к вам. Я не привыкла получать что-нибудь даром от других. Если ей нужны уроки, я найду учительницу, но не такую гордую,
— Неужели у вас хватит духа лишить нас радости видеть по временам леди Джейн? Мы так привыкли к девочке, — проговорила Диана, едва сдерживая слезы. — Впрочем, это ваше дело.
— Более я не позволю моей племяннице бегать целыми днями взад и вперед по улице, — резко возразила Жозен. — Я нахожу, что у нее даже манеры стали хуже. Пусть сидит дома.
Сказав это, Жозен сухо кивнула и захлопнула за собой калитку.
С этого дня леди Джейн перестала появляться в домике мисс Дианы. Диана часто плакала, тоскуя по девочке. Любимое развлечение — музыку она совсем забросила. У нее не хватало духа открыть фортепиано.
Но как-то раз Диана машинально подняла крышку инструмента и, присев на табурет, вполголоса запела любимую арию леди Джейн. В ту же минуту за окном, обычно закрытым ставнями, раздался знакомый детский голосок, абсолютно правильно вторивший певице.
— Это она! Это леди Джейн! — крикнула Диана, быстро вскакивая с места; она на ходу опрокинула табурет и бросилась к окну, чтобы сразу распахнуть его.
В это мгновение перед окном появилась девочка — бледная, худенькая, с блестящими глазками, с кроткой, ясной улыбкой на губах, с голубой цаплей на руках.
Диана выбежала на улицу и бросилась обнимать леди Джейн.
— Диана! Диана, что это ты выдумала растворять настежь окно и ставни? — сердито крикнула старушка.
Но Диане было не до нее.
— Мисс Диана, — шепотом проговорила девочка, обнимая своего друга, — тетя Полина не позволяет мне ходить к вам. Я должна была ее слушаться, не правда ли?
— Конечно, дитя мое, конечно! — сказала Диана, лаская девочку.
— А знаете, я каждый день приходила сюда в это время: все хотелось послушать, не поете ли вы? Но у вас было так тихо, ничего нельзя было расслышать.
— Дорогая ты моя, до музыки ли мне было… — сказала мисс Диана. — Вспомни, как я давно тебя не видала.
— Ну, не огорчайтесь, милая! Я ведь вас по-прежнему люблю. Я буду каждое утро приходить к вашему окну. Не может же тетя Полина сердиться на меня за это!
— Не знаю, дитя мое. А все-таки я боюсь, не рассердилась бы она.
— Диана! Диана! Да запрешь ли ты наконец окно? — продолжала ворчать старуха, очевидно очень раздраженная.
— Прощай, душечка моя! — торопливо проговорила Диана. — Мама не любит, чтобы я отворяла окно. В следующий раз я буду отпирать калитку и в саду нам можно будет свободно разговаривать. Прощай!
С этими словами Диана вернулась в комнату и принялась плотно закрывать окно и ставни.
В это же время мадам Жозен сидела в табачной лавке Фернандсу и жаловалась на соседей.
— Вечно суют нос куда не надо и вмешиваются в мои дела. Что за народ такой стал! — говорила она единственной приятельнице, испанке Фернандсу, которой доверяла большинство своих секретов.
Но Жозен только слегка намекнула испанке, что у нее недавно стряслась беда.
«Впрочем, — думала старуха, — очень, очень может быть, что все они давным-давно пронюхали через газеты, что моего бедного сына засадили под арест на тридцать дней по подозрению. Слушал бы он побольше мать, продал бы подальше роковые часы — и не попал бы в беду! Десять раз я ему твердила, чтобы он был осторожнее. Нет, все делает очертя голову, на авось! А теперь кто знает, чем эта история кончится? Она, конечно, может кончиться и благополучно, но ведь горе в том, что об этих противных часах заговорили уже в газетах. Кто знает, может быть, покупателем оказался какой-нибудь сыщик. Раст даже не позаботился справиться, кто у него купил часы. До тех пор не буду спокойна, пока эта история совсем не закончится. Мне ужасно досадно, что он так меня компрометирует: это вредит моему кредиту. Не хочется, право, чтобы он вернулся ко мне. При теперешних обстоятельствах у меня едва ли хватит средств, чтобы содержать себя и девочку. Я еще умно распорядилась, что запрятала в потайное место накопленные деньги, иначе мой сынок сумел бы и их у меня забрать. Счастье еще, что он ничего не знает о скрытом капитале и о том, что я успела сбыть с рук все дорогие вещи, белье и платья, а то опасно держать все это дома. Теперь у меня не осталось ничего особенно важного, кроме шкатулочки. Надо постараться спустить с рук и эту последнюю вещицу».
Волновала еще мадам Жозен мысль о леди Джейн.
— Ну а что, если кто-нибудь из старых знакомых узнает ее? — размышляла старуха, вздрагивая от этих дум.
В последнее время она стала чрезвычайно труслива. Каждый намек, любой пристальный взгляд пугал Жозен. Мадам Пэшу, например, часто задавала ей самые провокационные вопросы, да и леди Джейн в последнее время очень изменилась, стала очень сметливой, а такие личности, как д'Отрев, могут выпытать у ребенка все, что угодно. «Хорошо еще, — думала мадам Жозен, — что удалось отдалить девочку от мисс Дианы и семьи Пэшу; надо бы поскорее оттереть ее от горбушки Пепси и старикашки Жерара. Эта хитрая лиса — большой мой враг, хотя на вид приветлив и вежлив. Так или иначе, а надо похлопотать, чтобы отдалить девочку от всех ее теперешних знакомых».
В иные дни Жозен думала, не перебраться ли из этого квартала подальше. Но тут же на нее нападал страх: а что, если этим она вызовет подозрение у соседей? Нет, уж лучше оставаться на месте и ждать, чем закончится дело ее сына.
Наконец прошли тридцать дней ареста Эдраста. Сынок явился к маменьке и, по-видимому, искренне раскаялся. На гневные упреки матери негодяй смело уверил ее, что он не сделал ничего дурного, а главное, преступного, если взял на время чужие часы, чтобы немного пофрантить.
— Ведь мы, мамаша, с вами не воры, — сказал Эдраст, — не за тем же мы пригласили в дом больную даму, чтобы ее обобрать. Вы ходили за ней и ее ребенком. Когда она умерла, вы спрятали часы, чтоб передать их девочке, когда та вырастет или встретит кого-нибудь из своих родных. Правда, я поносил эти часы у себя в кармане несколько дней; но я ни за что в жизни не продал бы их, если бы не очутился в затруднительном положении; волей-неволей мне пришлось поскорее сбыть с рук эту вещь ради своего спасения.