Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь
Шрифт:
Нет, Чарльз-то обдумал, но он не представлял, что у этой красивой куклы хватит ума рубить сук, на котором она сидит. Где были ее мозги, когда вскочила и, не обращая внимания ни на какие предостережения, принялась орать во все горло, привлекая к себе внимание? Гревилл не знал, как быть. Он не такой монстр, чтобы просто выгнать двух женщин за порог дома, сунув, как Гарри, в руку несколько шиллингов.
Хотя… может, так и поступить? Нет, не совсем так, нужно просто отвезти эту красивую дуреху на время в ее деревню вместе с мамашей, может, почувствовав разницу, она поймет, что если хочет
В окнах забрезжил рассвет, когда Гревилл наконец принял решение. Во-первых, несколько дней не появляться в Эджуэр-Роу, чтобы стало понятно, насколько он зол. Во-вторых, отвезти дочь и мать в Хаварден, хотя и обеспечив деньгами на жизнь, и, в-третьих, постараться самому стать неприметней, чтобы не давать лишнего повода насмешкам после ее концерта.
Нет, это, во-первых. Все будет зависеть от того, насколько большим получится скандал. Если большим, то не будет никакой недели и никакого содержания в деревне! Отплатить ему за спасение такой неблагодарностью!
Он вдруг подумал, что правильно сделал, когда не сообщил Эмме ни своего лондонского адреса, ни места работы, чтобы избежать ее неожиданного появления дома либо на службе. Конечно, она может узнать у Ромни. Надо предупредить живописца, чтобы не сообщал адрес.
Эмма вернулась из Ранелаха одна и в слезах. Мать бросилась с расспросами:
— Что случилось?! Где сэр Чарльз?!
Пришлось потратить немало сил и времени, прежде чем девушка смогла выдавить из себя, что Гревилл завтра их выгонит прочь.
— За что? Что ты еще натворила?!
Услышав сбивчивый рассказ о пении посреди зала, Мэри Кидд ахнула:
— Ты с ума сошла! Он действительно выгонит нас. Так опозорить человека, который помогает тебе…
Эмма вдруг вскинула голову и строптиво возразила:
— Но всем понравилось, как я пела! Они даже аплодировали.
— Обезьянам в цирке тоже аплодируют, однако их не пускают в приличное общество. Пойду скажу Джейн, чтобы утром собирала наши вещи…
Слушая, как рыдает в своей комнате Эмма, женщина вздохнула. Ну почему, имея такую красоту, дочь пользуется ею только во вред? Причем не одной себе во вред… Мэри Кидд лучше своей дочери понимала, какой скандал ждет Гревилла, если кто-то узнал его рядом с Эммой. Завтра утром наверняка пришлют записку от Чарльза с требованием убраться вон, и это будет справедливо.
Только куда деваться? От прежних знакомых они постарались избавиться, даже Кэдоганам, чье имя она взяла, Мэри при нечаянной встрече не кивнула, сделав вид, что не узнала. Снова идти в услужение или вернуться в деревню?
Так ничего не решив, она заснула тревожным сном, кляня дочернюю красоту. Не всегда красота приносит счастье, что правда, то правда.
Эмма прорыдала до утра.
Записку не принесли, но сам Гревилл появился только в конце недели. Он был строг, даже суров. Бросившуюся навстречу Эмму спокойно отодвинул рукой:
— Позови мать, нам нужно поговорить.
— Чарльз, прости меня. Я буду послушной, не буду никуда выходить из этого дома и петь тоже не буду. Совсем! Даже учителя не нужно.
Миссис Кэдоган вошла в комнату, смущенно поглядывая на
— Миссис Кэдоган и Эмма, я полагаю, вы понимаете, чем вызвано мое недовольство? Эмма, помолчи, ты достаточно много уже наговорила, вернее, напела. Не стану объяснять, что такое поведение неприлично, что оно позорит не только тебя, но и меня, напомню только, что ты обещала вести себя скромно и тихо.
Эмма сидела, опустив голову. Что она могла сказать в свое оправдание, что просто забылась под влиянием музыки? Глупо, потому что это означало бы, что она может так же забыться еще не раз.
— К счастью, там не оказалось близко знакомых со мной людей, а тебя никто не узнал. Но ты понимаешь, что еще раз допустить такое я не могу, в отличие от тебя я вращаюсь в кругах, где не позволительны столь нелепые выходки.
— Чарльз, я больше никуда и никогда не пойду…
— Это вопрос будущего, я сейчас, я полагаю, вам следует на лето удалиться в деревню.
В ответ ахнули обе женщины. Высылка в деревню, то, чего они боялись больше всего!
— Я оплачу переезд и дам денег на проживание там. К осени, думаю, в Лондоне забудут о непрошеной певице, тогда можно будет вести разговор о возвращении. К тому же тебе не мешало бы проведать дочь, о которой ты просто забыла, Эмма.
Он был прав, во всем прав! И о ее нелепой выходке, и о дочери тоже. Отправив маленькую Эмму в Хаварден, ее мать ни разу не навестила малышку. Она не столько боялась, что Гревилл может не захотеть вернуть ее обратно, сколько не испытывала никаких материнских чувств, все же семнадцать лет не тот возраст, когда становятся ответственными матерями, тем более отправив новорожденную дочь далеко от себя.
И вот свершилось, их самих высылают следом, и непонятно, вернут ли. И поделать ничего нельзя…
Как спросить у Гревилла, вернет ли? Эмма придумала:
— Чарльз, а ты дашь мне, подписанные конверты, чтобы я могла просить у тебя прощения?
— Дам, только не делай этого по два раза в день, никаких конвертов не хватит. Я буду присылать ежемесячно по десять фунтов, думаю, в деревне вам этого хватит.
Он не позволил поцеловать себя на прощание, лишь сам коснулся щеки Эммы холодными губами и руки миссис Кэдоган. Она называла себя теперь только так, чтобы больше не быть привязанной к прежней жизни. Но не быть привязанной не получалось, они возвращались туда, откуда начали свой путь в Лондон.
— Если он не пришлет содержание, значит, он меня бросил.
Матери очень хотелось сказать, что сама виновата, но в голосе Эммы слышалось такое страдание, что женщина промолчала.
Двухлетнее голубоглазое чудо радостно бросилось к Эмме:
— Мама!
Как девочка угадала, что это так, не понял никто, но сама Эмма вдруг почувствовала себя матерью, счастливой матерью. Может, ради возможности жить взаперти в Лондоне и не стоило отказываться от радости видеть это чудо каждый день, ощущать на своей шее ее ручонки, слышать детский лепет?