Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь
Шрифт:
И все же Эмме Гамильтон не суждено было отправиться в Италию, туда, где солнце и тепло…
Эмма Лайон
Девочка была красива, божественно красива, это признавали все. К тому же Эмили рано оформилась и в четырнадцать выглядела на все семнадцать. Крепкая высокая грудь, плечи, ноги… но самое привлекательное — лицо. Большие голубые, в сумраке становившиеся фиалковыми глаза, совершенной формы носик и алые, безумно привлекательные губки. Нежная кожа (ей
На нее заглядывались все — от парней, у которых кровь играла в венах, до стариков, восхищенно цокавших языками, мол, даже в наши годы таких красавиц не было. А ведь известно, что раньше все были моложе и красивей, даже женщины, которые почему-то быстро превратились в старух.
Мать Эмили Мэри Лайон видела повышенный интерес местного мужского населения к дочери и понимала, что это добром не кончится. Конечно, можно было бы просто выдать ее пораньше замуж, но Мэри вовсе не желала дочери повторения собственной судьбы. Мэри Кидд была красива, конечно, не как дочь, но все же. Ее тоже постарались выдать замуж, хотя и не так рано, за кузнеца из Несса Генри Лайона.
Генри был добрым малым, и у Лайонов родились бы еще красивые дети, но Генри вдруг умер, оставив молодую жену с крошечной дочерью на руках. Несс — деревушка еще более бедная и затерянная, чем Хаварден, где родилась сама Мэри. Женщине с ребенком делать там совершенно нечего, разве что погибать, потому Мэри вернулась домой.
Мать приняла ее спокойно, потому что Мэри работы не боялась, и руки у нее хорошие.
Но прошли годы, и Мэри решила, что дочь не повторит ее судьбу. Случайно встретившаяся на ярмарке в воскресный день (туда отпускали два раза в год) бывшая подруга, сумевшая выбраться в Лондон, рассказала, что там можно устроиться прислугой в приличный дом.
— Но как узнать, какой дом приличный?
— Я тебе сейчас запишу адрес, я знаю, там хорошие люди, они возьмут тебя…
— Я не умею читать.
— Совсем?
— Подожди, Анна, дочь умеет, она прочтет. Только пиши четко, чтобы разобрала.
Сара Кидд была страшно недовольна тем, что дочь собирается уезжать. Да еще и прихватив с собой Эмили.
— Сама езжай, а девчонку пока оставь! Устроишься, тогда и приедешь за ней.
Легко сказать — приедешь, а вдруг это долг бyдет невозможно, хозяева могут не отпустить. Нет, она возьмет Эмили с собой, к тому же девочка грамотная, кто иначе прочтет адрес на бумажке?
Но матери Мэри возразила иначе:
— Пока я устроюсь, ее тут обрюхатить успеют.
— А я на что?!
Сара Кидд и впрямь никого и ничего не боялась. По деревне ходил слух, что однажды, когда она привычно развозила уголь на своей тележке, запряженной едва живым осликом, какие-то бродяги решили отобрать у женщины те немногие монеты, что удалось заработать за день. Сара не испугалась, она так отходила нападавших
— Не уследишь, — поморщилась Мэри, укладывая в суму скромные пожитки.
В Лондоне их с распростертыми объятьями никто не ждал, желающих работать прислугой и без того немало, но все-таки удалось пристроиться у доктора Бадда, адрес которого записала на клочке бумаги Анна. Доктору не были нужны еще две служанки, он откровенно сказал об этом, но пока приютил мать с дочерью, не оставаться же им на улице.
Мэри быстро нашла место няньки в доме Кэдоганов, а вот брать туда симпатичную (излишне симпатичную) Эмили миссис Кэдоган не стала, помня интерес собственного мужа к красивым девушкам. Правда, она отвела Эмили в ювелирный магазин, в котором работала ее приятельница.
Убедившись, что девушка красива, неглупа и честна, ее взяли, поручив встречать входящих посетителей.
Теперь ее звали «по-взрослому» — Эммой. Никому не приходило в голову, что Эмма совсем юна, ей едва исполнилось пятнадцать. Зато красота юной девушки привлекла внимание. Помимо простой обязанности улыбаться посетителям она вскоре уже демонстрировала выбранные украшения.
Эмма поняла, что значат слова «умирать от жажды посреди воды». И не потому, что вода была соленой, просто она предназначалась не для Эммы, какой бы красивой девушка ни была.
На ее высокой нежной шейке бриллиантовые колье смотрелись куда лучше, чем на тех шеях, часто толстых, коротких или тощих морщинистых, для которых колье покупали. Ее пальчики нижней и изящней, ее запястье уже, а ушки совершенней, но бриллианты и золото покупали не для нее. Не всегда приходившие в магазин в сопровождении элегантных мужчин еще более элегантные дамы в шуршащих шелках и пахнущие изысканными духами были некрасивы или толсты, напротив, большинство имели очаровательную внешность.
Приглядываясь, Эмма поняла, что секрет заключался в ухоженности, в великолепной прическе, отлично скроенном платье, тугом корсете, умении улыбнуться, сделать красивый жест, держать осанку…
Ах, ей не нужен корсет, талия и без него тонка, а спина прямая, но при этом Эмма гибкая, как виноградная лоза, и движения легко схватывает… А, вкус у нее вообще лучше, чем у некоторых аристократок!
Неужели не наступит день, когда ей, а не другим будут дарить такие красивые колье и диадемы?
Но пока этот день не пришел, нужно учиться! Чему? Это другие девушки, работающие в магазине, по вечерам вели тихие беседы меж собой о неприметном будущем, в котором самая высокая планка — замужество за лавочником и трое детей. Эмме почему-то казалось, что она обязательно попадет в тот прекрасный мир богатых и образованных людей, с которым соприкоснулась в ювелирном салоне.
Попала, но только не так, как хотелось бы.
В магазине Эмму заметила большая любительница украшений, весьма известная в Лондоне особа — мисс Келли, которая сама себя называла аббатисой. Эта дама полусвета наняла Эмму в качестве горничной, но использовала как компаньонку.