Леди и джентльмены
Шрифт:
— А ты уверен, что он все правильно понял? — с нескрываемым подозрением уточняет жена, и сразу становится ясно: во всех неурядицах она обвинит вас и только вас.
Часы бьют восемь, и гости начинают собираться. В половине девятого жену таинственно вызывают в коридор, где горничная сообщает: в случае дальнейшего промедления кухарка полна решимости умыть руки — и в прямом, и в переносном смысле.
Жена возвращается в комнату и заявляет, что если обед вообще планируется, то лучше приступить к процедуре немедленно. Она определенно
Пока подают суп и рыбу, вы рассказываете анекдоты о его необязательности. К тому времени, когда на столе появляется главное блюдо, пустой стул начинает навевать печальные мысли, а к жаркому разговор как-то сам собой переходит на умерших родственников.
В пятницу, в четверть девятого, он подлетает к двери и начинает истошно трезвонить. Услышав в холле знакомый голос, вы выходите навстречу.
— Прости за опоздание! — жизнерадостно вопит он. — Бестолковый возница свернул на Альфред-плейс вместо…
— И чего же ты хочешь теперь, когда все-таки явился? — перебиваете вы, испытывая множество разнообразных чувств, но только не симпатию. Он относится к числу старых друзей, и потому в данном случае грубость вполне позволительна.
Он смеется и хлопает вас по плечу.
— Чего хочу? Разумеется, обеда, дорогой мой. Умираю с голоду.
— О, в таком случае придется поискать что-нибудь съестное в другом месте, — ворчите вы. — Здесь рассчитывать не на что.
— О чем ты, черт возьми? — возмущается он. — Ты же сам приглашал меня на обед.
— Ничего подобного, — отрицаете вы. — Я приглашал тебя на обед в четверг, а не в пятницу.
Он недоверчиво хмурится.
— А почему же тогда в голове отложилась пятница?
— Потому что у тебя такая голова, что, когда речь идет о четверге, в ней застревает пятница, — объясняете вы и злорадно добавляете: — Кажется, в пятницу ты должен был уехать в Эдинбург.
— О небо! — восклицает он. — Так и есть!
Не произнеся больше ни слова, бедняга выскакивает на улицу, и вы слышите, как он бежит по дороге, пытаясь остановить извозчика, которого только что отпустил.
Вы возвращаетесь в кабинет и не без удовольствия осознаете, что в Шотландию рассеянный джентльмен поедет в вечернем костюме, а утром ему придется отправить портье в магазин готовой одежды. Что ж, поделом!
Еще хуже дела обстоят в том случае, когда приятелю самому приходится выступать в роли хозяина. Вспоминаю, как однажды довелось побывать в его плавучем доме. В первом часу дня мы сидели на корме, болтая в воде ногами, — место было уединенное, где-то между Уолингфордом и Дейз-Локом. Внезапно из-за поворота реки показались два ялика, в каждом из которых каким-то чудом помещалось по шесть человек — все весьма нарядно одетые. Завидев нас, леди и джентльмены принялись размахивать носовыми платками и зонтиками.
— Эй! — окликнул
— Здесь всегда так, — не глядя, ответил он. — Должно быть, какая-нибудь подвыпившая компания из Абингдона.
Лодки подплыли ближе. На расстоянии двух сотен ярдов на носу первой появился пожилой человек и громко позвал моего спутника по имени.
Услышав голос, Маккью вздрогнул так, что едва не свалился в воду.
— Боже мой! — в отчаянии воскликнул он. — Совсем забыл!
— О чем забыл? — забеспокоился я.
— Это же Палмеры, Грэмы и Хендерсоны. Я пригласил их всех на ленч, а на борту нет ничего, кроме двух отбивных и фунта картошки. И слугу, как назло, отпустил на выходной.
В другой раз мы вместе отправились на ленч в «Джуниор Хогарт». Неожиданно к столу подошел человек по имени Хиллиард, наш общий знакомый.
— Что делаете днем? — поинтересовался он, усаживаясь напротив.
— Хочу остаться здесь и написать несколько писем, — ответил я.
— Если свободен, поедем со мной, — предложил Маккью. — Собираюсь отвезти Лину в Ричмонд. — Лина была той молодой леди, с которой он, по его собственным словам, был обручен; впрочем, впоследствии выяснилось, что обручен он сразу с тремя, но о двух других напрочь забыл. — На заднем сиденье места хватит.
— Отлично! — обрадовался Хиллиард, и оба укатили в экипаже.
Часа через полтора Хиллиард вошел в курилку клуба страшно расстроенный и почти упал на стул.
— Ты ведь собирался поехать с Маккью в Ричмонд, — удивился я.
— Собирался, — мрачно подтвердил он.
— Что-то случилось?
— Да.
Он решительно не был склонен к разговору.
— Коляска перевернулась?
— Нет, только я.
Стало ясно, что и нервы пострадавшего, и манера изъясняться действительно подверглись серьезным испытаниям.
Я терпеливо ждал объяснений, и спустя некоторое время кое-какие подробности путешествия все-таки последовали.
— До Патни мы добрались благополучно, только один раз случайно задели трамвай. Начали подниматься в гору, и здесь Маккью неожиданно свернул за угол. Ты знаешь его манеру поворачивать: по обочине, через дорогу и прямиком в фонарь. Разумеется, обычно готовишься к маневру заранее, но на сей раз я совсем не ожидал, что он вздумает свернуть. В итоге оказался в пыли, посреди улицы, а все вокруг бесцеремонно пялились и показывали пальцами.
В таких случаях только через несколько минут начинаешь соображать, что произошло, и когда я поднялся, Маккью и Лина были уже далеко. С четверть мили я бежал за ними и кричал во весь голос, а вслед за мной неслась толпа мальчишек, и все они тоже вопили, как ненормальные. Но с тем же успехом можно было звать мертвого, так что я сел в омнибус и поехал обратно.
Если они хоть что-нибудь соображали, то должны были заметить, что коляска стала легче. Я ведь не пушинка, — обиженно заключил Хиллиард.