Леди и война. Пепел моего сердца
Шрифт:
– Сдави вот так. – Он кладет пальцы на два золотых пятна. В первое мгновение ничего не происходит, но потом я слышу странный и такой знакомый звук. – Это ее сердце. Прямая трансляция.
Сердце стучит быстро. Не слишком ли быстро? Но зеленые линии по шелковой поверхности браслета успокаивают.
– А это, – на столе появляется пудреница, – связь. Нажимаешь вот здесь. Вызов. Или вот…
Раздался протяжный мерзкий звук.
– Вызывают тебя. Открывай. Экран небольшой, но четкость хорошая. Единственно, я не уверен насчет
Не плакать.
Это ведь хорошо. Я смогу поговорить с Настюшей, увидеть ее… слышать, как бьется ее сердечко. Знать, что она в порядке…
– Иза, надеюсь, ты понимаешь, что это, – Ллойд отключил пудреницу, – достаточно серьезное нарушение… протокола. Мы не просто так отказались от возможностей системы. Пожалуйста, не злоупотребляй.
Почему-то я ощутила себя наркоманом, которому вручили мешок героина, попросив не злоупотреблять. И, как наркоман, я дала честное слово.
Ллойд не поверил, даже не удосужился сделать вид, что верит.
– И еще. Ты будешь злиться, но все, что я делал, я делал не столько ради мира, сколько ради Гарта, которому этот мир достанется. Ты ведь понимаешь?
Почти два года, чтобы сократить дистанцию до дружеского «ты».
Прощальный вечер. Слезы. Письма. Пожелания.
Последняя ночь вдвоем, когда мне страшно отпустить Настьку, а ей неудобно, и Настька брыкается. Потом засовывает в рот свой браслетик… это ее успокаивает. Я же обвиваю вокруг руки золотую цепочку с острокрылой ласточкой. Магнус не будет против.
И вот я возвращаюсь.
Домой.
Карета. Дорога. Почетный эскорт, командовать которым поручено Гарту.
Догорает чужая осень, по-южному мягкая, с золотом вдоль дорог и вечной зеленью мха на валунах. Дома с плоскими крышами и открытыми дворами, где находилось место колодцам и фруктовым деревьям.
Мы двигались медленно.
Пожалуй, слишком медленно. И если раньше мне страшно было покидать защищенный мирок Палаццо-дель-Нуво, в очередной раз меняя собственную жизнь, то теперь я хотела домой.
Появились сны.
Вернее будет сказать, они были всегда, но там, в Палаццо-дель-Нуво, я позволяла себе отрекаться от них, забывать по пробуждении. Это происходило как-то само: утро и ощущение пустоты, чего-то потерянного, зыбкого, как туман на ладони. И рядом, и не поймаешь.
Сейчас сны вновь были яркими.
Замок. Старые стены. Витые узоры каминных решеток. Балкончики. Балюстрады. Те самые розовые кусты в каменных вазах. Целы ли они? А мой рыцарь, слепленный из всех оттенков пламени? И то кресло перед камином, которое кот и Кайя делили между собой.
Осталось ли хоть что-то?
Двор. Парк. И тот дичающий сад, где
Город.
Площадь и улочки. Торговцы, их заполонявшие. Старый фонтан с раскормленными карпами. Голуби… пристань.
Корабли.
Паладины.
Магнус. Тисса. Урфин.
Как получилось, что все это перестало быть важным? Как я могла забыть о них?
Я думала. Искала. Не находила ответа. Точнее, он был очевиден, но верить я отказывалась. И день за днем воевала с собой, с воспоминаниями, которых вдруг оказалось слишком много, и все перемешались. Обе жизни, здесь и там, обе реальны. И обе – уже позади.
Сегодня я выбралась из кареты.
Там, дома, мне, скорее всего, придется путешествовать верхом, и надо тренироваться. Или хотя бы что-то делать, поскольку безделье рождало тоску.
Мне отчаянно не хватало Настасьи.
И Кайя.
Гнев, старый знакомец, не таил обиды, не то не понял, что я забыла и о нем тоже, не то простил – лошади великодушны. Но шел он мягко, осторожно, время от времени оборачиваясь, уж не для того ли, чтобы увериться – я на месте. И я гладила могучую шею, убеждая, что все хорошо.
Замечательно даже.
– Иза, ты не сердишься? – Гарт все же решился на разговор.
– На кого?
Ромашка сунулась ко мне, выпрашивая яблоко. Кобыла Гарта, крупная, как все кирийцы, отличалась свойственным породе флегматизмом и какой-то нечеловеческой человечностью.
– Ну… на папу. И на меня тоже. Понимаешь, он хотел как лучше. Он иногда делает то, что считает нужным или там правильным…
Например, прогоняет те сны, которые меня беспокоят. Или воспоминания. Заставляет забыть ненужных людей.
– И что он сделал?
Гнев и Ромашка идут рядом, благо дорога достаточно широка. И почему-то я думаю о том, что вряд ли когда-нибудь снова увижу Ллойда.
Или Гарта.
– Он тебя немного успокоил. Ты сильно волновалась, а это могло повредить ребенку…
Я помню. Я много плакала. И даже когда слезы заканчивались, то мучилась от кошмаров наяву. Не могу теперь вспомнить, о чем они были.
– …а потом он просто не стал ничего менять. Тебе же было лучше. Ты не думай, он не копался в твоей голове, точнее, копался, но не так, как мог бы. Просто сделал некоторые вещи менее значимыми. А другие – наоборот. Ты училась. И не думала о плохом.
– И ты знал?
Конечно, знал. Какой идиотский вопрос! Если бы не знал, не чувствовал бы себя настолько виноватым.
– Это видно, – признался Гарт. – Оно такое… как полог, что ли? Я ему говорил, что так не надо. Неправильно. А он ответил, что надо и правильно. И если я хочу, то могу рассказать, но он тебя все равно не отпустил бы раньше времени. И к чему мучиться зря? Тебе ведь не было плохо.
Ну да, до этого момента. А сейчас как? Лучше? Хуже? Но сны вернулись. И я не могу выбросить из головы мысли о замке, городе и Кайя.