Леди исправляет прошлое
Шрифт:
Мама слабо улыбается и переводит взгляд на Юриту. Слова маме даются с трудом:
— Юри… шкатулку…
Юрита спрыгивает с кровати. Шкатулка, о которой просила мама, стоит на комоде, будто нарочно приготовлена.
— Вот, мам.
— Открой. Разделите… на память.
Внутри лежат разрозненные украшения. На взгляд — ни одного комплекта. Браслет, несколько колец, две или три пары серёжек.
— Мам, — я беру её за руку, — по-моему ты спешишь.
Она в ответ лишь улыбается, не столько губами,
Пришедшая в голову мысль ударяет меня молнией.
Я резко оборачиваюсь:
— Где слуги? Почему никого?
— А-а-а, — Юри несколько раз моргает, прежде чем до неё доходит суть моего вопроса. — Дочь кухарки побежала за жрецом, а где Райра, я не знаю, почему-то не видела её сегодня.
Райра, я так понимаю, горничная?
— Юри, бегом, принеси для мамы сладкий чай. И пусть кухарка приготовит либо кашу, либо куриный бульон, что быстрее. Бегом.
— Юджи? — в маминых глазах недоумение.
Объяснение простейшее — мама уже была слаба, очищение её истощило. Само по себе проклятье ночью уже не причиняло ей вреда, а вот ошмётки распавшегося проклятья продолжали отравлять.
Сон и еда в её случае лучшие лекарства. Сон, уверена, принёс пользу. Осталось накормить чем-то лёгким, но достаточно питательным.
Юри, кивнув, послушно убегает за чаем… вместе со шкатулкой.
— Мама, тебе нужно бороться и восстанавливать силы, хорошо?
Мама ничего не отвечает. Не похоже, что она верит в мои слова, скорее, воспринимает, как попытку утешить. Неудачно. Я про себя только вздыхаю и беру маму за руку, успокаивающе глажу по пальцам. Она расслабляется, напряжение её отпускает.
Кажется, она вот-вот заснёт.
Я украдкой вывожу руку исцеления и, вспомнив, что мне доводилось читать о первой магической помощи, пытаюсь передать маме крохи восстановившейся у меня за ночь магии.
Вроде бы я стала самую малость сильнее? Чем больше тренируешься — тем сильнее становишься. Мою работу с рунами нельзя назвать полноценной тренировкой, но всё же… Я ведь раз за разом опустошаю себя до дна.
— Юджи?
— Тебе лучше, — улыбаюсь я.
Возвращается Юри. С чашкой.
— Не горячо? — на всякий случай уточняю я.
Юри пробует чай губами и кривится:
— Нет, нормально. Приторно, — сладкое сестрёнка не любит, шоколаду предпочитает фрукты.
Я пересаживаюсь в изголовье кровати, помогаю маме приподняться, подталкиваю ей под спину “чистые” подушки и мимоходом прислушиваюсь к ощущениям. В комнате тёмной магией не пахнет.
Забрав у Юри чашку, я подаю маме, держу в руках и чуть-чуть наклоняю, чтобы мама могла пить. Ей всего-то требуется глотать, но, осилив половину, она устало откидывается на подушку, прикрывает глаза. На щеках появляется слабый румянец.
— Мама… тебе лучше? — Юри нетерпеливо
— М-м-м.
— Похоже, что да, — улыбаюсь я. — Бульон?
— Я приказала приготовить и кашу, и бульон.
— Молодец, — заметив, что мама уснула, я понижаю голос и прикладываю палец к губам.
Я всматриваюсь в её лицо. Мама всё ещё бледна, но, если, когда я вошла, её кожа походила на белую бумагу и отдавала синюшностью, то теперь появился намёк на здоровый цвет лица, жизнь к маме явно возвращается. И дыхание стало глубоким, ровным.
Мы с Юри молча сидим, уходить ни ей, ни мне не хочется. Я отставляю чашку прямо на пол. Юри, проследив за моим движением, ойкает и возвращает шкатулку, с которой она бегала к кухарке.
— Мама никогда не показывала мне, что в ней, — делится она.
— Мне тоже.
У мамы есть другая шкатулка с украшениями, которые она часто носила, а эти, видимо, особенные.
Поколебавшись, Юри не решается открыть шкатулку снова, наоборот, возвращает на комод.
— Папа уже встал? — шёпотом спрашиваю я.
— Он… очень занят, — Юри пытается его оправдать, но видно, что она сама себе не верит.
— Занят, — соглашаюсь я.
С ним я ещё разберусь…
Только документы пусть сперва мне восстановит.
В коридоре раздаются тяжёлые шаги, чей-то незнакомый недовольный голос, и ему отвечает тонкий голосок, будто бы детский. Дверь открывается, и в спальню входит облачённый в бело-золотые одежды светлый жрец.
— Мне сообщили, что леди Махаон умирает, — громко заявляет он, уставившись на спящую маму.
Мама от его рыка, естественно, проснулась, дёрнулась, села, испуганно прижимая одеяло к груди. Жрец же смерил её неприязненным взглядом, становившемся всё более и более недовольным. Жрец не только не обрадовался, что мама выглядит лучше, но и словно бы собирался обвинить её в обмане.
Я встаю, собой заслоняя и маму, и сестру.
— Светоч, — вежливо приветствую я.
— Извольте объясниться, юная леди, — строго приказывает он.
Повторно присев в неглубоком реверансе, я представляюсь:
— Юджин Махаон, старшая дочь лорда и леди Махаон, вернулась домой со службы компаньонкой дочери герцога Флойтского. Мама тяжело болеет, утром случилось резкое ухудшение. Мы с сестрой очень испугались, но теперь рада сообщить, что маме лучше.
— Кхм.
Подняв взгляд на жреца, я покаянно вздыхаю:
— Мне очень жаль, что мы потревожили вас, светоч.
— О чём ты говоришь, девочка? Прийти на зов мой долг, — жрец самодовольно надувается.
Я опускаю голову, позволяя ему наслаждаться собственной важностью и прикидываю, стоит ли от имени дома приглашать жреца за стол. По-хорошему, нужно добиться от него пользы, раз уж явился.