Леди исправляет прошлое
Шрифт:
— В городе появился тёмный маг? — хмурюсь я.
— Тот, кто навёл проклятье, запачкался, но Тьму через себя не пропускал. И магом быть не обязательно. При желании вы бы смогли навести и более серьёзное проклятье.
Желания нет.
— То есть виновного уже не найти? — им может быть буквально каждый.
Я бестрепетно примеряю роль убийцы на отца, на брата. Даже на Юри, хотя не подозреваю её всерьёз. Скорее всего папина фаворитка расчищает себе путь к статусу законной супруги.
Но тень меня удивляет.
— Леди Юджин, обижаете. Я вижу тончайшие нити, которые
А ведь я могла куклу не заметить. Тоже слегла бы с проклятьем? А мама грызлась бы виной, что заразила. Я должна поблагодарить тень… и решить, звать ли отца. Куклу я ему предъявлю, но поверит ли он? Не обвинит ли меня в тёмном колдовстве? Я не боюсь местного жреца, но быть втянутой в очередные разборки — нет, спасибо. К тому же жреца будет интересовать не расследование как таковое, а наказание горничной. Апатичная, несимпатичная служанка с рублеными чертами лица, приземистой фигурой и грубыми натруженными руками точно не может быть той самой женщиной, которой увлёкся отец. Иными словами горничная сыплет проклятьями не для своей выгоды. Разве что мстит за что-то, но я ставлю на деньги и подкуп. Кстати об апатии. Её зацепило своими же чарами?
Хм…
Тень терпеливо ждёт, что я решу, не подсказывает.
Я встряхиваю колокольчиком, и тень под мелодичный перезвон соскальзывает из кресла на пол, одновременно тускнеет и пропадает. Когда горничная появляется, в будуаре нет и намёка на тёмное присутствие.
— Леди Юджин? — она нарушает моё молчание вместо того, чтобы ждать, когда я заговорю.
— Когда я уехала в столицу, тебя в доме не было. Как давно тебя наняли? — лениво спрашиваю я, преднамеренно игнорируя её очередную ошибку.
Неужто полгода назад?
Сообразит представиться?
Не сообразила:
— Уж больше года, леди. Вы только это спросить хотели? С вашего позволения я вернусь мыть посуду.
— Какая дерзость, — подражая герцогине, я ударяю ладонью по подлокотнику кресла.
Служанка хлопает глазами, словно и впрямь не понимает, насколько непозволительны её слова. На самом деле, она может не понимать. В некоторых домах отношения со слугами очень свойские. В небогатых домах даже в столице бывает, что к единственной служанке относятся как к младшей дальней родственнице, что уж говорить про провинцию.
Но это не значит, что я позволю горничной завуалированно упрекать меня, что я отвлекаю её от дел и мешаю работать.
— Леди? — по-прежнему ни капли понимания в глазах.
Я начинаю злиться.
Усмехнувшись, я поднимаюсь и приказываю служанке следовать за мной. Она подчиняется. Она ещё не напугана, но уже беспокоится. Страх в её глазах появляется, когда я сдёргиваю с кровати подушку и бросаю прицельно ей в лицо. Служанка ловит, но руки её дрожат.
— Вскрой, — приказываю я.
Служанка роняет подушку, отступает, пока не упирается спиной в стену. Жалкое зрелище.
А ведь куклу я даже не упоминала ещё.
—
Не верю.
Начала с себя, приплела дочку. Будто отгораживается девочкой как щитом. Противно.
— Замолчи, — говорю доброжелательно, но женщину впечатляет.
Она буквально захлопывает рот, таращится на меня мокрыми глазами. Слёзы выглядят непритворными. Чувствую себя злодейкой…
Я киваю на подушку:
— Знаешь, как я поняла, что в спальне меня ждёт сюрприз?
Я успела заметить серую дымку на долю мгновения окружившую подушку и быстро впитавшуюся в наволочку. Я совершенно не удивляюсь, когда подушка будто сама собой конвульсивно дёргается. Боковой шов расходится.
Служанка с воплем шарахается. Я едва успеваю повесить у неё над головой пару рун “съедение звука”, и истошный крик гаснет, остаётся в стенах комнаты. Упав, она пытается ползти прочь на четвереньках, но я быстро подхожу и ловлю её за шиворот, вынуждаю смотреть, как из подушки выбирается одержимая тенью тряпичная кукла. Про тень, естественно, знаю только я.
— Нет-нет-нет, — твердит горничная.
— Чего ты боишься? Ты ведь своими руками её сшила.
— Леди, смилуйтесь!
Если бы горничная работала на отцовскую пассию, то она бы не стала самовольно подкидывать мне куклу, тем более отец не скрывал, что вернёт меня в столицу.
— Говори.
— Леди.
— Чем я тебе помешала, м?
— Мне приказали, леди.
— Кто? Когда? Ты увидела меня вечером. Ты отлучалась из дома?
— Я бы не причинила вам вреда, леди! — с радостным озарением она хватает меня за край подола. — Вы бы просто чувствовали утром сонливость и усталость! Без куклы после отъезда вам бы сразу стало лучше!
Мда.
Она хоть понимает, как её объяснения звучат со стороны? И ладно я, мне она вреда бы не причинила. Звучит сущим издевательством. Но я ведь не одна. Мама… умирает.
— Угу. Кто тебе приказал? — внешне я сохраняю спокойствие, но даётся мне это с трудом.
— Леди…
— Кто. Тебе. Приказал, — моё терпение на исходе.
Притихшая было кукла подбирается ближе, и горничная с визгом пробует увернуться. Я удерживаю её за ворот. Жалости я не испытываю. Моя мама из-за проклятья медленно угасает, и эта тварь спокойно наблюдает уже полгода, и совесть её нема. Угрожали? Пусть так. Но эти неведомые “угрожали” не следят за каждым шагом. Шепни госпоже проверить подушку — разве трудно? Но дрянь не шепнула. Ещё и утешала небось.
— Пожалуйста…, — хнычет она.
— Если ты не хочешь отвечать, то всё в порядке, — я даже отпускаю её ворот.
— Леди?
Она не верит и правильно. Я не собираюсь быть снисходительной. Я улыбаюсь, и горничная, выпустив мой подол, хватается за сердце, будто от страха у неё приступ, но её подводит наигранность жеста.
— Сейчас ты ещё можешь выбирать между признанием и упрямым молчанием, — поясняю я ей. — Когда ты умрёшь и твою душу заберёт Тьма, я получу ответ на все свои вопросы независимо от твоего согласия.