Леди-киллер
Шрифт:
Но теперь она знала правду и очень страдала. Неужели такая милая, такая прелестная девушка готова из-за наркотиков разрушить собственную жизнь, принести в жертву семью?
Кэйт сказала, что уже не один год Лиззи принимает амфетамин. Эвелин сокрушенно покачала головой, встала и еще раз оглядела знакомую до мелочей комнату. Когда Лиззи была совсем еще крошкой, она часто укладывала ее спать! Целовала ее нежное личико, до блеска расчесывала длинные волосы.
Эвелин подошла к окну, посмотрела на улицу в тусклом полуденном свете, и вдруг взгляд ее упал на дневник, лежавший на
Она читала его до тех пор, пока не приехали Кэйт и Лиззи. Кэйт вытащила дочь из машины и буквально волокла по дорожке к дому. Затем втолкнула ее в дверь.
Лиззи прошла прямо на кухню и, как ни в чем не бывало, принялась готовить себе кофе. Кэйт швырнула куртку на перила и последовала за дочерью.
— Ну так вот, я хотела бы знать: кто дал тебе наркотики и с кем ты их принимала?
Лиззи налила в чашку молока и равнодушно ответила:
— А это, мам, не твое дело!
Кэйт запустила пальцы в волосы.
— Я не намерена препираться с тобой весь день, Лиззи, понятно?! Ты должна ответить мне, и немедленно!
Лиззи повернулась к матери и скрестила руки на груди.
— Это, видимо, все, на что ты способна: «Ты должна ответить мне, и немедленно!» Да кто я тебе, черт побери, дочь или какой-то паршивый подозреваемый!
— Насколько я понимаю, мадам, ты сейчас выступаешь сразу в двух ролях! Тебя взяли в доме известного торговца наркотиками и подозревают в их распространении. Так что подумай, чем это может для тебя кончиться. Ты даже в спальне прячешь эту отраву. И дневничок твой я тоже нашла! Так что не прикидывайся невинной овечкой!
Лиззи отвернулась, взяла чайник и стала наливать в чашку кипяток.
— Знаешь, мам, я провела кошмарную ночь, и мне сейчас не до разговоров. Может, потом побеседуем?
Кэйт в изумлении смотрела, как Лиззи насыпает в чашку кофе. Ее длинные пальцы с такой силой сжимали ложечку, что даже костяшки побелели! Джинсы и майка подчеркивали все линии ее фигуры, и Кэйт про себя отметила, что дочь уже вполне сформировалась. Без бюстгальтера ходит! Майка грязная, в пятнах! А волосы, волосы! Настоящий колтун! После всего, что случилось, как ни в чем не бывало, готовит себе кофе! И уже не впервые за последние сутки Кэйт подумала: черт возьми, что же все-таки произошло с ее девочкой?!
Эвелин, слышавшая из гостиной весь этот разговор, вышла на кухню и швырнула Лиззи дневник как раз в тот момент, когда та садилась за стойку бара.
— Я немало повидала на своем веку, Элизабет Барроуз, но от этой пакости меня просто стошнило, когда я читала. — Тон у Эвелин был жесткий, ледяной.
Лиззи схватила дневник.
— Не надо было читать, ба! — Мнением бабушки она явно дорожила.
— Не смей называть меня ба! Никогда больше на зови меня так! Мало того, что ты делала все эти мерзости, так еще расписала их в дневнике! Отвратительно!
— Это жизнь, пойми! — сорвалась на крик Лиззи. — Ты ведь тоже была молодой! Моя жизнь — это моя жизнь! Мне скоро семнадцать! Да, мне нравится спать с мальчишками! И это мое дело! Только
Эвелин поглядела на нее с презрением.
— И это все, что тебе нужно от жизни? Забавно! Уже не один год от тебя только и слышишь: мне, мое, у меня, я хочу, я думаю, я, я, я! Хоть бы еще о ком-нибудь подумала! Мы тут из кожи вон лезли, чтобы выполнить каждый твой каприз, каждое желание! А ты… ты просто избалованная сучка, вот ты кто!
— Мама!
— Ой, Кэйт, не затыкай мне рот! В дневнике все написано черным по белому. Оказывается, я давлю на нее своей любовью, мои ласки действуют ей на нервы! Ну что ж, Лиззи, успокойся: до самой смерти я близко к тебе не подойду!
И Эвелин, ссутулившись, вышла из кухни.
Лиззи закрыла лицо руками, потом схватила дневник и швырнула на стол.
— Ну почему все это должно было случиться? Почему ты позволила ей это читать? — воскликнула она со слезами в голосе.
— Лучше спроси об этом себя! Зачем ты все это проделывала, да еще вела дневник? Вот что важно, а не-то, что мы об этом думаем!
По лицу Лиззи струились слезы, и материнский инстинкт подсказывал Кэйт, что ее нужно пожалеть, утешить. Но не хватало сил, стоило только представить себе, как Лиззи развлекается сразу с двумя парнями на заднем сиденье машины, о чем написано в дневнике. Тут не жалеть, не утешать надо, а всыпать как следует. Между ними теперь лежит пропасть, и уже ничего нельзя сделать — Кэйт в этом убеждена.
— Ну почему вы не позволяете мне жить, как я хочу?
— Потому, Лиззи, что избранный тобой путь ведет к гибели, это просто самоубийство!
— Я была в отключке, когда писала о тебе и бабушке в дневнике. Это неправда! Я бабушку очень люблю! И всегда любила!
Кэйт села напротив Лиззи и сказала со вздохом:
— Пойми, Лиззи, не то обидно, что ты о нас написала, а то, что ты все это время лгала!
— А что мне оставалось делать? Сказать тебе правду? Да ты бы на уши встала! Пойми ты, наконец. Это — моя жизнь, моя, моя и только моя!
Кэйт закурила, и Лиззи, перегнувшись через стол, тоже взяла сигарету из пачки.
— Да, да! Я еще и курю! Ну, а остальное ты уже знаешь.
Кэйт будто током ударило, когда Лиззи, беря спичечный коробок, коснулась ее своей теплой рукой.
Глядя, как Лиззи раскуривает сигарету, Кэйт заметила у нее грязь под ногтями, лак облупился, губы потрескались и запеклись. Словом, вид был такой, будто она провела бурную ночь. Но выглядела Она при этом совсем еще юной и даже робкой. Впрочем, Кэйт знала: впечатление это обманчивое. Сколько таких вот девчонок она перевидала за все эти годы! Потаскухи! Иначе их не назовешь. Малолетние потаскухи с размалеванными физиономиями, острые на язык, умеющие постоять за себя! Одна из них сидит теперь напротив нее, олицетворяя ту «правду жизни», за которую борется. С четырнадцати лет ее дочь спит с мальчишками и взрослыми мужчинами! Трахалась бы с одним, которого полюбила, тогда по крайней мере секс был бы естественным продолжением их отношений. Так нет же! Любой смазливый юнец в модных тряпках может с ней поразвлечься. Кэйт плотно сомкнула веки.