Леди на одну ночь
Шрифт:
— Как вы можете думать о подобной ерунде в такое время? — Евгений громко отхлебнул чай из стакана и снова зашуршал страницами «Русской воли». — Вы только послушайте! В русло голодных бунтов втянуты все дурные инстинкты народные: и тяга к водке, и национальная вражда, и органическая нелюбовь к интеллигенции, и дикое озорство и варварство, порожденное безграничной темнотой и невежеством. Всё служит погрому. Всё идет на потребу. Найдется ли рука, которая остановила бы это бурливое течение?
Он зачитал целый абзац из газеты и поправил
Ирина покачала головой:
— Куда катится мир?
Тетушку же больше волновало, как политика влияет на их повседневный быт.
— Еще в прошлом месяце за золотник давали двадцать три рубля, а нынче — уже пятьдесят. Скоро на рубль и хлеба будет не купить.
После обеда Шура проводила Таисию Павловну в спальню — та нынче любила вздремнуть в середке дня.
— Неловко тебе тут, да?
Она вздрогнула, когда тетушка погладила ее по руке — та обычно скупа была на ласку.
— Не ври только, Александра!
Она начала говорить про то, как любит племянников, и как благодарна и Евгению, и Ирине за то, что приютили ее у себя. Но только Таисия Павловна и слушать ее не стала.
— Да знаю я, знаю. Ты всегда была послушной и благодарной девочкой. Но я же не про то спрашиваю. Ты мне прямо скажи — хотела бы поехать в Архангельск?
Она растерялась так, что даже ответить не смогла. Молча бросилась на колени перед кроватью.
— Ах, тетушка, да если бы мы могли домой вернуться! Да я и надеяться на это не смела.
Таисия Павловна хмыкнула:
— Ну, полно, полно. Не вздумай расплакаться! Думаешь, не замечала я, что ты Кирюшины письма слезами заливаешь? Хотя не стоит он твоих слёз. Ну, да ладно — я и сама его, дурака, люблю. Но только не вздумай там ему потворствовать. А то станет он опять пользоваться твоей добротой.
Она тихо спросила:
— Но как же вы Евгения решитесь оставить? Время сейчас такое неспокойное.
Тетушка вздохнула:
— То-то и оно, что неспокойное. Потому и поедешь ты в Архангельск одна. И не спорь — поедешь.
Она испуганно задрожала — привыкла во всём полагаться на тетушку, да и никогда прежде не ездила никуда одна.
— Денег на дорогу я тебе дам. И поверенному напишу, чтобы раз в месяц тебе сумму на хозяйство выделял. Много не обещаю — уж извини. Сама понимаешь, мы тут тоже не шикуем.
27. В поезде
Она пожалела о своем решении, как только села в поезд. Оказалась одна среди шумной растревоженной толпы с кучей баулов и сундуков.
В вагоне стоял запах квашеной капусты и чеснока, и было так душно, что Шуре стало дурно после первого же часа поездки. Ехавшее рядом с ней семейство небогатого (судя по пожиткам) купца непрерывно что-то ело, добавляя к овощным ароматам что-то мясное и рыбное. Они хлебосольно угощали и ее, но она за целый вечер не смогла убедить себя проглотить ни крошки.
В ее собственной корзинке тоже лежало немало вкусного — Таисия Павловна позаботилась.
Чувство голода дало знать о себе на следующее утро. Атмосфера в вагоне не стала более приятной, но до дома было еще несколько дней, и Шура заставила себя позавтракать.
— Не то нынче время, чтобы молодой барышне ехать в Москву, — весомо сказал сидевший на соседней лавке пожилой мужчина. — Надеюсь, вас встретит на вокзале кто-нибудь из родственников.
Она заверила — да, конечно. А сама тряслась от страха, думая, как будет ждать на вокзале поезд до Архангельска.
Москва встретила сразу оглушившим ее шумом и новостью, от которой бешено заколотилось сердце.
— Новая власть в Петрограде! Временное правительство низложено! Вся власть — советам рабочих, солдат и крестьян! — на разные голоса выкрикивали продавцы газет на площади перед вокзалом.
Шура плохо разбиралась в политике, и это известие взволновало ее прежде всего потому, что могло помешать ей добраться до дома. А если отменят поезда?
И стоявшие перед входом в здание вокзала извозчики, и ожидающие отправления пассажиры громко обсуждали произошедшее в столице. Большинство сходились в одном — новая власть продержится недолго. Но смуту ожидали большую. Состоятельные путешественники на всякий случай прятали в чемоданы меха и драгоценности.
Вздохнула с облегчением Шура только тогда, когда устроилась в вагоне. Теперь теснота, духота и тошнотворные запахи не самой свежей еды уже не казались проблемой.
Несколько десятков часов пути прошли будто в тумане. Шура старалась ни с кем не разговаривать и почти совсем не спала. И когда, наконец, за окном замелькали знакомые архангельские пейзажи, она почувствовала себя почти счастливой.
— Ох, барышня, как хорошо, что вы вернулись! — Дашутка была рада столь искренне, что это тронуло Шуру почти до слёз. — В Петрограде-то вон что творится! А ну-как и до Архангельска дойдет?
Тетушкин дом в ее отсутствие стал совсем другим. Большая часть комнат была словно погружена в сон — мебель накрыта чехлами, на гладких поверхностях комодов и столов лежал слой пыли.
— Вы не думайте — в вашей комнате я давеча порядок навела. А гостиную и комнату Кирилла Сергеевича и без того блюду.
Брат приехал с работы вечером в половине восьмого — усталый, но веселый. Долго обнимал ее, держал за руку.
— Я не верил, что ты приедешь. Думал, тетушка тебя не отпустит. Кому она теперь будет изливать свои печали? Кто станет слушать ее с тем вниманием, с каким умеешь слушать ты? Но я ужасно рад, что ты здесь! Я по тебе скучал.
Они ели куриные котлеты и пили смородиновый чай.
— Дарья неважно готовит, — вздохнул Кирилл. — Но выбирать не приходится. Кухарку, как ты помнишь, тетушка рассчитала еще перед отъездом.