Леди предбальзаковского возраста, или Убойные приключения провинциалок – 2
Шрифт:
Пикап был старый, но внутри пахло хорошим парфюмом.
Мы поехали в полицейский участок.
Когда мы оставили пикап на парковке и вошли в здание полиции, Юрий наклонился к окошку дежурной кабины и попросил следователя Еремина. Дежурный кивнул и нажал кнопку открытия дверей, ведущих в холодные мрачные казематы. Очевидно, отец знал куда идти, потому что уверенным шагом двинулся к лестнице. На втором этаже он остановился перед кабинетом номер 4. На входе висела красная табличка "Еремин П.С", Юрий стукнул два раза кулаком в дверь и
Еремин оказался толстым дядькой лет пятидесяти с весёлым лицом и лысеющей головой.
– Холмогоров, едрит твою дивизию, ты чего так рано? – Следователь встал из – за новенького лакированного стола, на котором громоздко лежали кипы бумаг и папок. Юрий крепко пожал руку ему.
– Здорово, Семеныч!
– Здравствуй, дорогой. А это кто? – Кивнул Еремин на меня.
– Знакомься, это моя дочь. Соня.
У Еремина отвисла челюсть.
– О, так вот ты какая – Соня. Рассказывал отец про тебя.
Я недоверчиво посмотрела на Юрия, тот махнул рукой, мол, не слушай и сказал следователю:
– Отказную пришёл писать.
– Ну пиши, коль не шутишь.
Отец сел за стол. Следователь подал ему бумагу и ручку.
Пока Юра писал отказную, Еремин поднял телефонную трубку и велел привести Смирнову Марию. Положив трубку, с интересом взглянул на меня.
– Твой отец – хороший человек. – Он заложил руки в карманы брюк, прошёл по кабинету, остановился у окна. – Мы с ним лет двадцать знакомы, я тогда работал в Северске опером. Помню, как однажды при задержании одного рецидивиста, твой отец спас меня. Этот Афоня, три ходки уже имел, и вот в очередной раз вызов. Порезал кого-то. Поехали, значит. Скрутили его, привезли. Так вот, он дежурного, молоденький пацанчик еще тогда был, дежурный – то. С одного удара его уложил. Я за табельное, но он и меня, собака такая, по башке, и наручниками шею скрутил и давит, с-собака, я отбрыкиваюсь, куда там! Заведомо невыгодная позиция. Думаю, все. Позорный кирдык. – Еремин обернулся, кивнул на Юру, – А батя твой сзади подошёл к нему и вломил. А мог бы и не подходить. Я-то перед этим ему самому вломил. Дурной был, каюсь. С тех пор, конечно, многое изменилось. С Юрой скорефанились. А потом меня сюда отправили, повышение, значит, получил.
– Ладно тебе, – отозвался Юра, отложив ручку. Еремин строго взглянул на него и грубовато бросил:
– Чего ты скромничаешь? Дети должны знать, какие у них родители, чтоб могли гордиться ими. А насчёт Марии ты на него не злись: всё он правильно сделал. Была б моя воля, поехала бы Маша по этапу, но твой батя – мудрый мужик. Один раз закрыть, напугать, а потом простить. Такой метод отбивает всякую тягу по воровской идти. Ладно уж. – он подошёл к столу, прошелестел листком отказной. – Написал?
– Я бы поспорила насчёт правильности, но не буду, – вставила я.
Еремин поднял указательный палец вверх.
– И правильно, нельзя с нами спорить, – глубокомысленно изрёк он и заржал.
Дверь в кабинет открылась, и на пороге показалась Машка – Жонглёрша. Вид у неё был заспанный, волосы взлохмачены. Она зажмурила глаза, словно не видела дневного света лет десять.
Я бросилась
– Ну всё, семейство! Живите дружно! – заржал Еремин.
Юра дал мне ключи от машины и сказал, чтобы мы подождали его там.
– Здравствуй, свобода! – сказала Машка, едва мы вышли на улицу. Она задрала голову и с наслаждением втянула носом воздух. Затем она достала сигареты и спросила:
– Как ты этого добилась? Ну… Уговорить его забрать заявление?
Я пикнула брелком сигнализации. Пикап, стоящий в компании полицейских УАЗиков, приветливо моргнул фарами.
– Вымаливала прощение для тебя, ползая на коленях. Плакала и унижалась, – трагичным голосом сказала я, но, похоже, неубедительно. Машка состроила недоверчивую гримасу.
– Серьёзно?
– Шучу. Он сам хотел тебя с утра забрать. Проучить, а потом забрать. Но ты лучше больше не воруй у него золото.
– Да не собираюсь я так делать. Не знаю, что на меня вчера нашло. – зашипела Жонглёрша, пугливо озираясь по сторонам.
Мы дошли до машины и остановились.
Мелкий дождь перестал моросить, вместо него в воздухе кружились редкие снежинки.
– Мне так стыдно перед ним. – Машка кивнула на серое здание полиции, – может, на метро домой поедем?
– Нету больше дома, нас оттуда выселили. Эта мадам Горелова оказалась той ещё мошенницей. Нам некуда идти.
– Опять прикалываешься?
– Нет. Как только тебя менты забрали, нас и выселили.
Машка присвистнула.
– И что же нам теперь делать? Ни денег, ни квартиры. – сказала она.
Дверь полиции открылась, и из здания вышел Юра. Строгий и седой, – он сам походил на полицейского. Машка, увидев его, издала тихий стон и опустила глаза.
– У него будем жить. Ведь он мой отец, – сказала я, кивая на Юру. Машка сделала осуждающие глаза и воскликнула:
– Ну сейчас ты точно прикалываешься!
– Не веришь – спроси.
Юра подошёл к нам и остановил взгляд на Жонглёрше. Машка зарделась и стыдливо опустила глаза. Я поняла, что им нужно поговорить, и под предлогом, что собираюсь позвонить, отошла от них. Набрала Динару, спросила – доехала ли она до съёмочной площадки и виделась ли с Тимом. Она ответила, что добралась и поговорила с режиссёром, и теперь у них только рабочие отношения. Я отключилась. На душе было спокойно и радостно. И на этой радостно-спокойной волне я написала Жене:
«Давай встретимся»
Женя тут же перезвонил, и мы договорились увидеться в центре через час.
Я села в машину и рассказала Юрию, как нас обманули с жильём, и попросила его, чтоб он помог разобраться в этом деле. Отец сказал, что лучше бы я ему сразу рассказала, и он мог бы сегодня поговорить с Ереминым, а теперь он сможет тому позвонить только через несколько часов, потому что у Еремина серьёзная работа, а не хухры-мухры. Так он сказал.
Дорога была скользкая, снег падал крупой и, гонимый резкими порывами ветра, сердито бил по стеклу.