Леди с секретом для некромага. Книга 2
Шрифт:
– Господин Нокс сказал, чтобы я тут не ошивался, потому что вокруг вас люди мрут.
– Вот старый мошенник! – в сердцах выдала Ева. – А он не сказал, случайно, что это проклятье – его рук дело? Но ты прав, с предложением я поспешила. Прости.
Вся в смешанных чувствах, она положила на стол пару пенсов:
– Вот, это за сегодня. Спасибо, что помог. Можешь идти.
– Вы меня прогоняете? – мальчик недоуменно захлопал ресницами.
– Нет, но… Вокруг меня и в самом деле очень много смертей. Не хочу, чтобы ты пострадал.
– А как же мистер Брейди и другие работники?
Ева смутилась:
–
Сказала это – и замерла, осознав, что искренне беспокоится о мальчишке. А раз так, значит, ей небезразлична его судьба, значит, и проклятье может его задеть.
Дрозд молча поднялся. Подошел к столу, сгреб монетки в кулак и направился к выходу.
Ева посторонилась, пропуская его. На душе было гадко.
Неужели мальчик уйдет и уже не вернется? Она снова будет одна. И дело не в том, что придется самой выполнять всю работу по дому, а в том, что ее удел – одиночество. Пока проклятье не снято, ей нельзя никого к себе приближать. Сторониться людей, избегать отношений, быть одиночкой – вот на что обрек ее мстительный старик.
Дрозд толкнул дверь. Но на пороге вдруг замешкался и обернулся.
– Будьте осторожны, миссис Ева. Не всем в городе нравится, что вы лавку открыли.
***
Предупреждение Евангелину не удивило. Чувствовала она, что старый Нокс не оставит ее в покое. Недаром крутится возле дома, вынюхивает.
Да еще это проклятие…
Вспомнилось, как Нокс при первой встрече разглядывал ее, будто что-то искал. Уж не признаки ли проклятья на ауре?
Отвлекая себя от тяжелых мыслей, ведьма занялась готовкой – замесила тесто на лепешки, поставила на плиту горшок для супа и занялась чисткой зелени из собственного садика. На рынке весенние овощи всегда дорогие, а одичавшая сныть, щавель и крапива растут вдоль забора бесплатно. Еще и дикой черемши нарвать можно, если сбегать в ближайший лесок.
Зато сливки в эту пору чудо как хороши! И мягкий белый сыр, который молочник варит сам, в большом количестве искупает скудость рациона.
В Храмовый день столяры и плотники не работали, так что во дворе было тихо. Пока булькал горшок с бульоном и пыхтело тесто, Ева успела пробежаться по садику, кое-что полить, кое-где взрыхлить и присыпать опилками.
Вернувшись в кухню, она осмотрела ящики со срезанными фрезиями. По-хорошему, луковичкам следует созреть, а когда листья пожелтеют, их выкапывают и хранят в погребе до весны и новой посадки. Но этим крепким зеленым листьям расти еще долго. А ящики ей нужны для других цветов! Что же делать?
Ничего не придумав, молодая женщина полила землю в ящиках, вслух желая, чтобы луковицы побыстрее созрели, и выставила их на самое солнце. Пусть растут.
В других ящиках вовсю зеленели ростки лилий и гладиолусов, но им еще расти и расти, пока выбросят цветоносы. Ева и их полила, погладила нежные лепесточки, шепча, чтоб росли крепкими и здоровыми. А затем вернулась к готовке.
Ей нравилось, что бедная кухня выглядит как роскошная оранжерея. Яркая зелень наполняла душу надеждой, что все задуманное сбудется, все желаемое – исполнится.
Наготовив еды с запасом и убрав в погреб, Евангелина глянула на заходящее солнце.
Ох, надо
Букеты Ева собрала быстро – разделила пучок фрезий, оставленный для себя в битой кружке на столе, добавила кружевную зелень спаржи и пару листочков ландышей вместо упаковки. Получились милые маленькие букеты.
Она положила в корзинку нож, вышла из дома, погладила дверь и приказала вполголоса:
– Никого не впускай! Следи за хозяйством.
Слова вырвались раньше, чем осознала, что говорит с дверью. Но от дома пришла ощутимая волна тепла. Будто старая лавка была довольна новой хозяйкой и ремонтом.
Кошмар вынырнул из-за угла и молча потерся о ноги ведьмы. То ли темный дух просил прощения за дневную вспышку, то ли просто не хотел ссориться с хозяйкой.
– Пойдешь со мной на кладбище? – спросила Ева. – Хочу отнести родителям и бабушке по букету, а потом нарезать веток для живой изгороди.
Кот молча побежал впереди, словно указывая дорогу.
С таким проводников Ева ничего не боялась – шла по старому кладбищу, разглядывая кусты, прикидывая, где удобнее и проще будет нарезать прутьев. Ее не пугали мелькавшие порой тени, не тревожил подозрительный шорох в кустах – ведьма шла, шепча молитву Дивине, прося милости для родных. И с каждым словом, с каждым шагом печаль уходила, а букеты в руках наливались странной тяжестью.
Подойдя к могилам родителей, Евангелина преклонила колени. Ей это казалось правильным. Потом положила цветы и прошептала:
– Пусть посмертие будет к вам милосердно!
Ветра не было, но дерево, под которым стояли скромные надгробия, вдруг зашелестело. В шорохе его листьев Еве послышались быстрые легкие шаги, знакомый смех. В лицо пахнуло бергамотом – любимым одеколоном отца, потом фиалкой – духами матери… И снова все стихло.
Чувствуя необычайную легкость, ведьма перешла к могиле бабушки. Склонилась, положила букет и погладила шероховатый камень:
– Прости, бабуля, ты была права. Сердцу не прикажешь. Невозможно заставить себя полюбить, и сам насильно не влюбишься, так что я не вижу способа избавиться от проклятия. Разве что чудо… Мне страшно приближать к себе даже уличного мальчишку. Наверное, я буду последней Олфорд в этом городе. Но ты же поймешь? Да? Сколько мне отмерено, столько и проживу. Буду нести радость, продавать цветы, может быть, научусь готовить чайные смеси или саше с добрыми пожеланиями… Пусть моя жизнь будет одинокой, но все же не бесполезной!
Холодный ветер налетел внезапно, дернул за подол, и Евангелина, понурившись, двинулась обратно. Только уткнувшись в плотные заросли снежноягодника, вспомнила, что хотела нарезать прутьев. Нашла в корзинке нож и взялась за дело.
Для изгороди нужны были длинные, прямые побеги не старше одного-двух лет. Ровные, одинаковой длины, покрытые тонкой нежной корой, способной пропустить корни.
Поиск подходящих веток занял молодую женщину до темноты, так что обратно она шла медленно и устало.