Леди Удача
Шрифт:
Рейн заметил, что кровь прилила к щекам Чарити, а спина ее чопорно выпрямилась. Он под скатертью тихонько сжал руку жены. Чарити благодарно улыбнулась ему, и сразу подбородок ее гордо поднялся. И она постаралась храбро игнорировать высказывания злосчастной мисс, но тут как раз мисс Саттерфидд выдала нечто на редкость злобное, и очень громко, что-то про доярок и нелепых старых цыганок, и тут же добавила еще про скисшие девонширские сливки, а это было уже чересчур.
Глаза Чарити сузились, руки сами собой сжались в кулаки, и она вперила в свою ненавистницу такой обжигающий взгляд, что он способен был спалить весь дальний конец банкетного
Глория ухмыльнулась и радостно заявила, что ей наскучила эта вульгарная тема. Затем вскочила со своего места, игриво ударила Харроуфорда веером по руке и сообщила, что ей необходимо глотнуть свежего воздуха.
Харроуфорд послушно поднялся и стал отодвигать ее кресло, довольно неуклюже и слегка покачиваясь, так как за ужином перебрал шампанского. Качнувшись особенно сильно, он нечаянно толкнул невесту, та шарахнулась, раздался звук рвущейся материи: виконт имел неосторожность наступить на шлейф своей мисс. Добрая треть тончайшей вуалевой ткани была оторвана и висела лоскутом.
Прошипев что-то в лицо красному как свекла Харроуфорду, Глория оттолкнула неловкого жениха, рванулась… и налетела на лакея, разносившего десерт. Стеклянные бокалы, фрукты — все с грохотом полетело на пол. Глория с ужасом оглянулась: кое-кто тянул шею, чтоб разглядеть все получше, кто-то неодобрительно приподнял брови, а некоторые джентльмены даже вскочили из-за стола. Мисс Саттерфилд подхватила оторванный лоскут платья, гордо вскинула голову и двинулась к выходу… и тут же наступила на откатившуюся ягоду клубники, поскользнулась, взмахнула руками, слабо пискнула… и растянулась на мраморном полу, перед лицом всего избранного общества.
Чарити смотрела как завороженная на Глорию, которая, покраснев от смущения, с посторонней помощью поднялась с пола и поспешила покинуть банкетный зал в сопровождении своего неуклюжего, но верного виконта. Лицо Чарити залил румянец удовлетворения, а глаза заблестели самой неприличной радостью; губы ее так и норовили изогнуться в улыбке. Она покосилась на Рейна и увидела, что он тоже закусил губу, а плечи у него подергиваются. Взгляды их встретились, и в ее, и в его искрившихся весельем глазах читалась одна и та же мысль: что может быть лучше маленькой своевременной катастрофы…
Катастрофа. Слово это отдалось эхом в мыслях Чарити, и улыбка ее сразу же увяла. Она нервно сглотнула. Ведь прямо перед тем она от Есей души желала, чтобы все возможные злоключения обрушились на голову этой невыносимой мисс Саттерфидд.
Чарити нашла глазами свою бабушку. Старуха не сводила с нее полного тревоги взгляда. Словно железный кулак сжался у нее внутри, сердце забилось неровно, во рту пересохло, а руки стали холодными как лед.
Когда они выходили из банкетного зала, она все вглядывалась в разгоряченные вином лица гостей, словно надеялась в их обыденности почерпнуть силы для борьбы с наползающим на нее ужасом. Она пыталась повторять про себя то, что, вероятно, сказал бы ей Рейн: «То, что произошло с Глорией Саттерфидд, не имеет к тебе никакого отношения». Но выходило как-то неубедительно.
Как только они вошли в бальный зал, неприятности начались снова, да еще какие. Графиня Рейвенсвуд уронила веер, и граф де Брионесс, очень полный мужчина, к тому же плотно покушавший за ужином, галантно взялся этот веер поднять… в результате чего его панталоны лопнули по
Бедному графу помогли выбраться из зала; окно же представляло собой горящие врата, и пламя распространялось дальше. У кого-то вырвался сдавленный вопль «Пожар!», но затем несколько джентльменов храбро ринулись на горящие шторы, содрали их с карниза и буквально в секунду затоптали пламя. Опасность была позади, однако несколько дам успели слегка угореть и их пришлось выводить из зала. Герцог Сазерленд поспешил явиться к месту происшествия, быстро оценил размеры ущерба, затем приказал музыкантам играть, а лакеям прибраться.
Во все время этого происшествия Чарити стояла у стены, словно одеревенев, и невидящими глазами смотрела перед собой; в себя она пришла, только когда увидела, что к ней идет Рейн в сопровождении Эверли Харрисона. Молодые люди тяжело дышали и вытирали носовыми платками вымазанные сажей лица и руки. Оба они оказались в числе инициативных джентльменов, спасших зал от настоящего пожара.
— Опасность… позади? — Лицо ее было бледно, колени подгибались. Она вцепилась в рукав мужа.
— Пламя сбили сразу же, волноваться не о чем. — Он заглянул в потемневшие блестящие глаза жены, и улыбка на его веселом лице стала натянутой, а потом и вовсе пропала.
— Рейн, ты же мог пострадать, — прошептала она охрипшим голосом.
— Но все закончилось хорошо.
Ее пальцы вцепились в ткань его рукава, глаза наполнились до боли знакомой тревогой. Он мысленно застонал и взял ее руку в свои.
— Подумаешь, старые шторы… еще и перекрашенные… Герцог мог бы завести себе гардины и получше.
— Ручаюсь, сам Сазерленд настоял на этих дополнительных канделябрах. Он страшно гордится, что умеет, как он выражается, «создавать атмосферу», — подхватил Харрисон и повел носом — от его одежды тоже несло дымом. — Все началось с канделябра, который опрокинул старик Брионесс… — Он понизил голос до заговорщицкого шепота. — После того, как у него лопнули панталоны на заду. Старик сегодня был в ударе — просто ходячая катастрофа.
Катастрофа. Слово это словно пронизало Чарити. Она напряженно выпрямилась. Несчастья шли по нарастающей: еще чуть-чуть — и особняк герцога сгорел бы дотла! Избегая смотреть в глаза мужу, она отчаянно цеплялась за доводы рассудка. В последние несколько дней дома царили мир и покой, и там, в безопасности, так легко было подчиняться упрямой логике Рейна, но теперь, во время их первого выхода в свет, вся убежденность ее куда-то подевалась, ушла, как почва из-под ног!
Рейн наблюдал, как жена борется с собой, и внезапно ее тревога частично передалась и ему. Плечи у нее были напряжены, прекрасное лицо осунулось. Рука Рейна сама собой сжалась в кулак. Его так и подмывало броситься в бой за свою Чарити. Но с кем? Соперник, отнимавший у него жену, был неуязвим для кулаков, неподкупен, неподвластен воле смертного человека… это был страх, живший в ее душе, и ее убежденность, что она воздействует на окружающих разрушительно.