Леди Удача
Шрифт:
— Беда, беда будет… — Леди Маргарет пыталась собраться с мыслями.
— Беда — это слабо сказано. А впрочем, за всей этой суматохой о дикой выходке моего Оксли, пожалуй, и забудут…
— Мне надо как можно скорее попасть домой! Нужна карета! Где бы нам взять карету? — Леди Маргарет заметалась, засуетилась, безумными глазами оглядывая толпу. Внезапно ее осенило. — Ну конечно, у Тедди!
Сказано — сделано, Леди Маргарет мгновенно отыскала брага и насела на него самым бессовестным образом. Леди Кэтрин пришла от такой затеи в ужас, однако сочла за благо благоразумно помалкивать, и только когда обе старухи уселись в герцогскую карету,
— Вообще-то все шло довольно неплохо, пока мой Оксли не вздумал вдруг выкинуть такую штуку. С ума он сошел, что ли?
— Он не сошел с ума. Тут всякий стал бы штуки выкидывать… и не до такого дойдешь.
Леди Кэтрин в недоумении уставилась на леди Маргарет. Вдруг молния полыхнула в небе, и в ее бледном свете леди Кэтрин увидела, что на побелевшем лице суеверной старухи написан неподдельный страх.
— Моя Чарити приносит беду, — пояснила леди Маргарет хриплым от волнения голосом. — Это из-за нее упала люстра.
— Какая нелепость! Это прелестное дитя, ваша внучка, и вдруг приносит беду? Какая глупость! И вообще жена моего внука никоим образом не может иметь отношения ни к чему дурному. Надо же такое выдумать! — Леди Кэтрин фыркнула с подчеркнутым пренебрежением. — Это вам, милочка, примерещилось, потому что вы нанюхались ваших тухлых куриных селезенок…
— Печенок! — огрызнулась леди Маргарет.
— Ну уж не знаю, что у вас там, под пелериной, так воняет.
Глава 22
Гроза собиралась весь вечер. Порывы ветра сбивали с ног, молнии сверкали в тяжелых тучах, нависавших все ниже. Гром рокотал и рычал, отчего небо казалось живым существом, и лошади от этих раскатов шарахались, пятились и прижимали уши. Надо было скорее отыскать свою карету, и Рейн бесцеремонно тащил Чарити за собой… А в ее душе тоже собиралась гроза. Внезапно она замерла на месте.
— Смотри, смотри, как лошади пугаются меня!
— Ну конечно, тебя они пугаются, как же! А молнии и гром тут вовсе ни при чем! — рявкнул Рейн, выходя из себя.
Он почти силой запихнул жену в карету и заорал кучеру:
— Пошел!
Чарити сидела, забившись в угол, разрываясь между страхом за мужа, который так глупо подвергал себя опасности, искушая удачу, и гневом на него за безрассудство. Молнии в небе вспыхивали все чаще. Карета мчала по улицам во весь опор, срезая углы, и всякий раз, когда экипаж опасно накренялся, у Чарити замирало сердце. Лицо Рейна было полно яростной решимости. Кто знает, что он еще натворит, когда они окажутся дома?
Первые крупные капли дождя упали на землю как раз в тот момент, когда они подъехали к дому. Рейн потащил ее за собой к крыльцу, ворвался в дом и ринулся как безумный прямо в столовую. Там он сразу же кинулся к солонкам, стоявшим на буфете. Не успела Чарити и глазом моргнуть, как он открыл одну солонку и рассыпал всю соль по полу.
— Нельзя, нельзя просыпать соль! — Чарити рванулась, чтобы взять щепотку и скорее кинуть через плечо, но Рейн не позволил.
— Ну какая беда может произойти от рассыпанной соли? Чарити, подумай сама! В худшем случае кто-нибудь на этой соли может поскользнуться. — Выражение ужаса, застывшее на ее лице, только подстегнуло его. — Это просто суеверие! Просыпать соль нехорошо только по одной причине: негоже переводить добротный продукт!
— Рейн, так нельзя!
— Можно! — Глаза его сверкали, он явно собирался отвести
— Скажи это, Чарити, — прошептал он, стараясь голосом выразить, как она нужна ему. Его взбудораженные чувства воспринимали каждый нюанс борьбы между страхом и надеждой, происходившей в ее душе. Когда она отвела взгляд, он чуть не умер от огорчения. — Что ж, придется мне тогда вступить в бой с твоими дурацкими приметами! Сейчас я им задам жару!
Он снова схватил Чарити за локоть и потащил в свой кабинет. Там взял приставную лесенку, которая служила для того, чтобы добираться до верхних полок книжных шкафов, поднял над головой и помчался к главной лестнице. Он бежал под приставной лесенкой, а ведь это очень дурная примета — проходить под лестницей.
— Прошу тебя, Рейн, опусти лестницу… ты даже не представляешь, что может случиться! — Она кинулась вдогонку за мужем и, раздираемая тревогой и гневом, крикнула: — Прошу тебя, давай поговорим…
— Мы уже поговорили.
Он взлетел одним махом на второй этаж, все так же держа приставную лесенку над головой, промчался по коридору, ворвался в их спальню. Приостановился, оглядываясь вокруг, соображая. Затем прислонил лесенку к балдахину их кровати, встал под ней и стоял так целую бесконечно долгую минуту. Затем встрепенулся, вспомнив что-то, быстро подошел к камину, вытащил старые баш-маки, которые Чарити поставила там в день своего приезда, отнес их к окну… и выкинул в бушующую тьму за окном. За этой парой последовала та, что Чарити припрятала за занавеской, за башмаками — сковорода с углями, извлеченная из-под кровати, и веточки омелы с полога. Гроза бушевала, ветер врывался в открытое окно, а Рейн сметал соль с подоконника. Закончив, он смел дорожку из соли у камина, намереваясь покончить со всеми суевериями и предрассудками раз и навсегда.
Чарити смотрела, как муж расправляется с охранительными талисманами, расставленными ею на счастье, и у нее было такое чувство, что он отрывает их от ее души. На нее нахлынули воспоминания детства и девичества, запахи и звуки, сопровождавшие миллионы мелких ритуалов, составлявших их повседневную жизнь в Стэндвелле.
Вспомнились и «счастливые» серебряные наперстки, и строгий запрет: «Никогда не зашивай ничего прямо на человеке, не то пришьешь беду». И истории про деревянные ложки, метлы, яйца, самые обыденные предметы, обладавшие волшебными свойствами, считалки и стишки, которые были обрывками древних заговоров, объяснявшими мир и учившими жить в нем, угадывая будущее. Ей казалось, она даже чувствует аромат сушеных трав и лекарственных растений, пучки которых висели по всем углам их дома.