Ледовое небо. К югу от линии
Шрифт:
— Я работать пришел, — с достоинством ответил Шимановский, кротко моргая красными от хронического конъюнктивита, гноящимися веками.
— Ах, работать! — всплеснул руками Дугин. — Скажите, пожалуйста, — он повернулся к Беляю, по-прежнему играя на публику. — Когда на пароходе неизвестно почему отключается ток, все почему-то дрыхнут, а теперь, видите ли, поработать захотелось. Что ж, и на том спасибо… И где же вы намереваетесь работать? Не здесь ли?
— Здесь, Константин Алексеевич.
— Так-так, — капитан неторопливо прошествовал к пульту и нажал кнопку тифона. Надтреснутый
Капитан, конечно, явно преувеличивал. Вчерашний случай можно было сравнить разве что с коротким замыканием в городской квартире, когда на секунду гаснет свет и тут же загорается вновь, потому что сработали реле на лестничной клетке. Совершенная автоматика «Лермонтова» мгновенно отключила микроскопический неисправный участок, и все системы теплохода продолжали работать в привычном ритме. Но и тут Дугин полностью прав — неисправность необходимо было устранить. Даже самую незначительную, потому что не бывает мелочей посреди океана.
— Почему молчите? — спросил Дугин. — Не слышу ответа.
Шимановский виновато заморгал и поставил тяжелую сумку с контрольными приборами. Хотя он и отвечал за всю электротехническую часть, говорить о какой-то личной его вине за вчерашнее, пожалуй, было несколько рановато. Для начала все-таки следовало установить причину. Как и большинство низкорослых мужчин, Петр Казимирович отличался болезненным самолюбием и не боялся постоять за себя в споре с любым начальством.
Но сейчас он счел за лучшее промолчать, потому что, как и капитан, терпеть не мог загадок. Конечно же, дело прежде всего в гирокомпасе. Когда выключился ток, этот точнейший, но весьма капризный прибор перестал работать, как, впрочем, и все остальные. Но в отличие от других агрегатов, которые тут же закрутились в полную силу, как только возобновилось питание, гирокомпасу понадобилось еще какое-то время, чтобы выйти на меридиан. Пока этого не случилось, на приборы ориентации полагаться было нельзя, поскольку от гироскопного волчка, вращающегося со скоростью тридцать тысяч оборотов в минуту, ко всем компасам шли репитеры. Когда он встал, стрелки соскочили с истинного меридиана и стали указывать магнитный. Это, конечно, не лишало ориентации, поскольку можно было рассчитать поправку, но локатор самое большее будет давать немного искаженную картину. Пусть практически это ничем не грозит судну и отнюдь не делает его более уязвимым в шторм и туман, но, таков закон моря, на борту все должно находиться в идеальном порядке.
Шимановский понимал своего капитана, а, как говорят французы, понять значит простить.
— Чего молчите? — вновь буркнул Дугин и, не выдержав грустного, чуть укоризненного взора, отвернулся.
— Жду разрешения произвести осмотр пульта.
— Разбирать будете?
— Если придется.
—
— Надеюсь, этого не потребуется, Константин Алексеевич, разрешите переключить управление на ЦПУ?
— Тогда валяйте, — устало отмахнулся Дугип. — Потому что останавливаться мне никак невозможно.
Всякий раз, когда он сталкивался с этим рыженьким щуплым человечком, похожим на рано состарившегося мальчика, у него почему-то пропадала охота спорить. Бросив из-под насупленных бровей взгляд на подволок, где над штурвалом покачивался лимб главного компаса, Константин Алексеевич взял бинокль и вышел на площадку.
— Когда устраните неполадки, прошу не забыть про тифон.
— Досталось? — виновато спросил Беляй, как будто это он, а не Дугин ни за что ни про что отчитал электрика. — Ничего не попишешь, «Оймякон» ждет, Петя!
Тот молча дернул плечом и склонился над сумкой, где в кожаных гнездах покоились всевозможные отвертки, пассатижи, безотказные монтерские резаки, выточенные из ножовки и любовно обернутые изоляцией.
Работал Петр Казимирович ловко, быстро и почти бесшумно, ничем не мешая ни штурманам, ни матросу Пете, который встал у штурвала, когда автоматику пришлось отключить.
— Докопался, где собака зарыта? — полюбопытствовал Беляй, заметив, что электрик поставил на место панель и завинтил болты.
— Ничего не понимаю… Остается только две возможности: либо случайность, либо какая-то незамеченная утечка.
— Случайность? — с сомнением переспросил Беляй.
— В сложных системах, где сотни тысяч деталей, такое возможно, — кивнул Шимановский, — но мне почему-то кажется, что здесь утечка. Придется облазить все дыры.
— Трюма? — насмешливо поинтересовался Беляй, вспомнив старую курсантскую покупку, когда неопытного «салагу» посылали в трюм за потерянной искрой.
— И трюма, на всякий случай, — на полном серьезе ответил Шимановский. — Чем черт не шутит, вдруг где-то что-то замкнулось на корпус.
— Прежде чем лезть в этот дурацкий аварийный лаз, проверьте у радистов, — посоветовал Мирошниченко, который и сам избегал лишней работы и других от зряшных усилий по-дружески предостерегал. — А то вываляетесь в грязи, да в паутине, а толку нисколько. У Михалыча же полно всяческих причиндалов. Свободно могла перегореть какая-нибудь малюсенькая проволочка.
— На пароходе нет ни грязи, ни паутины, — категорическим тоном, но с улыбкой, так что все можно было принять за шутку, поправил Беляй.
— Так значит, ржа, — стоял на своем третий помощник.
— А уж это откровенная клевета. Утверждаю, как старпом, — Беляй тронул свою цепочку. — Потому что не забываю своевременно производить окраску.
— Знаем, знаем, — рассмеялся третий, — зачем нужен пароход? Второй помощник говорит, чтобы возить грузы, а старпом — чтобы красить. Так? Старая хохма. За нее даже на привозе не подают. Пошукайте лучше у радистов, Казимирович.
— Думаю, они и сами в своем хозяйстве разберутся, — Шимановский методично собрал инструменты. — А вот у деда я, пожалуй, помощи попрошу, потому что вдвоем с Пашей нам никак не управиться.