Ледовое небо. К югу от линии

Парнов Еремей Иудович

— Что за рыбачок? — Беляй стоял рядом и слышал ответы Дугина. В голосе капитана слышалась заинтересованность.

— Какая нам разница? Лишь бы наш.

— Собираетесь останавливаться?

— Конечно! — Мирошниченко радостно подмигнул старпому. Вопрос мастера предопределял ответ. — Подумаешь, каких-нибудь пять — десять минут. Наверстаем, Константин Алексеевич.

— Положим, не десять, а все двадцать, а то и полчаса, но аллах с вами!.. Валяйте. Тут меня как раз Загораш одолевает, тоже короткую остановочку просит.

—

Добро, — Мирошниченко весело потер руки и выскочил на пеленгаторную площадку.

СРТ был уже виден невооруженным глазом, крохотной белой чертой выделяясь на графитовом диске помрачневшего океана. Настраивая бинокль, третий помощник отметил, что ветер усилился и появились одиночные всплески пены. И верхушка волны смутно просвечивала недоброй желтизной. Того и гляди мог хлынуть дождь. На юго-востоке, где обтрепанные кромки грозовых облаков тяжело и косо льнули к горизонту, он уже начался.

— Я — теплоход «Лермонтов», — щелкая переключателем каналов, старпом вышел на УКВ-связь, — я — теплоход «Лермонтов». Рад приветствовать соотечественников в этих пустынных водах… Как меня слышите? Прием.

— Слышим вас хорошо, — пробился сквозь шумы и неожиданно сильно прозвучал в динамике голос с мягким латышским акцентом. — И тоже рады встрече. Моя фамилия Круминьш, старший помощник.

— Добрый день, добрый день! С вами говорит старпом Беляй. Домой идете?

— Совершенно, точно, товарищ Беляй, в Ригу.

— Завидуем вам… Рыбка хорошо заловилась?

— Ничего. Не жалуемся. Можно отвалить немного для вашего камбуза. Желаете?

— Спасибо, товарищ Круминьш. Весьма вам благодарны… А что за рыба?

— Рыба хек. И окуня взяли немножко.

— Хек, так хек, — согласился Беляй и передвинул ручку машинного телеграфа на «малый ход». Прозвенел звонок, взыграли сервомоторчики в логическом блоке, защелкали контакты. — Дареному коню в зубы не смотрят… Стопорите свою машину, будем подходить.

— Есть такое дело… У вас случайно краски не найдется? А то наша вся вышла. Четвертый месяц в море.

— Краски?.. — Беляй выдержал четко отработанную паузу. — Попробуем поискать.

— Поищите, пожалуйста. Все-таки домой возвращаемся. Хочется войти в порт в приличном состоянии.

— Понятно, понятно… Думаю, дадим вам бидончик-другой. Кинофильмами тоже не грех обменяться.

— Ну, что ж… Мы, правда, из разных ведомств, но, как говорят, двум смертям не бывать.

— Вот и я так думаю, товарищ Круминьш. Начальство как-нибудь между собой договориться. Вас по имени-отчеству?

— Ян Янович.

— Очень приятно, Ян Янович. Начинаем стыковаться?

— У вас имеется подходящая емкость?

— Не стоит возиться, времени нет. Валите прямо на палубу, мы кормой подойдем.

— Тогда майнайте вашу сетку.

— О'кей, Ян Янович! Стрела у нас вполне подходящая, хоть куда достанет.

Незадолго до того, как на ЦПУ

поступила команда сбавить ход и начались маневры по сближению с траулером, Дикун сменил на вахте Загораша. Первым делом он наведался в отсек, куда поступало с цилиндров отработанное масло. Подставив ведро под ближайшую трубу, повернул кран и взял немного на пробу. Вязкая с синеватым отливом жидкость взъерошилась на бумажке мохнатыми иглами, едва приблизился магнит. Во избежание неприятностей нужно было стопориться и чистить дизели. Так Дикун и доложил Загорашу, который, оставшись за пультом, играл с Шимановским в дорожные шахматы.

— Как, Петр Казимирович, выяснили, что стряслось? — поинтересовался он, когда блиц завершился благополучным матом.

— Это я у нас хотел бы спросить, — отчужденно цедя слова, откликнулся Шимановский. — Почему не доложили, чем закончилось обследование?

— Какое обследование? — не понял Дикун, критически оглядев замасленную ладонь, он вытер ее о спецовку и вдруг все вспомнил: — В лазе, что ль? В полном ажуре.

— Так нужно было сказать, а то я звоню вам, звоню…

— Не слыхал, Петр Казимирович, бо спал. Когда сплю, так хоть из пушки пали… Верно я им кажу, Андрей Витальевич?

Загораш кивнул и спрятал шахматы в нагрудный карман.

— Пойдем, что ли, и мы вздремнем, Казимирыч? — предложил он, поворачиваясь в операторском кресле.

— Можно, — согласился Шимановский. — С чистым сердцем, что называется. Значит, в лазе порядок?

— Ну? — развел руками Дикун.

Шимановский сосредоточенно подпер кулаком подбородок. Оставалось предположить, что виновником ночного происшествия была насыщенная электричеством атмосфера и еще забортная вода, которая постоянно разъедает наружные механизмы кораблей.

— Ничего не понятно, — Петр Казимирович устало зевнул. — Не могла же блокировка сработать только из-за одной лебедки? Или это лебедка плюс тифон?

— Тебе виднее, Казимирович, заражаясь зевотой, промямлил стармех. — Сил моих больше нет, так спать хочется.

— Идите, лягайте, — ласково сделал ручкой Дикун. — Так зато в лебедке опять законтачило, Петр Казимирыч? Вот же бог послал наказание. То искрит, то дымит, то вообще не контачит. Надо рекламацию писать. Лучше совсем их не надо. Обойдемся.

— Вы, может, и обойдетесь, — остановил бессмысленные словоизлияния стармех. — А как насчет швартовой команды? Счастье еще, что «дракон» у нас богатырь. Выбирает конец лучше любого шпиля. Но разве это дело? Занялись бы вы ею, что ли…

— Пожалуйста! — Дикун выразил полнейшую готовность сейчас же броситься на корму. — Особенно с ними, — обвел он Шимановского ласкающим взором. — Может, после вахты?

— Какое там, — отмахнулся электрик. — Неисправность мы ликвидировали, а остальное не в нашей компетенции. Дефект конструкции. Менять их нужно ко всем чертям.