Ледовый десант
Шрифт:
Терентий Живица присел на дно окопа, чтобы отдышаться. Он представил многоголового змея, который выплевывает из всех своих ненасытных пастей огонь. Это с ним сражались его бойцы. И вот наконец-то он выдохся, обессилел.
Но бой утих ненадолго. Вскоре на захваченную красноармейцами высоту 244,5 немецкое командование бросило девять танков — шесть «пантер» и три «тигра». Следом за танками шла цепь автоматчиков.
— Приготовиться к бою! — подал команду старшина Колотуха.
2
Блиндаж, отбитый
Блиндаж фундаментальный — под тремя накатами, посредине железная печь, дымоход выведен наружу. Гитлеровцы позаботились, думали об обороне «Днепровского вала» и на время холодов следующей зимы.
Федор Федосеевич в бинокль видел на высоте 244,5 полдесятка сожженных «пантер». Но это не очень-то его утешало. Он хорошо знал, что фашисты могут послать еще десять, двадцать и даже больше бронированных машин: сил здесь у генералов Гота и Манштейна предостаточно.
Два года назад в такой же сентябрьский день под грозный грохот немецких орудий и трескотню пулеметов Сильченко (тогда он был майором) покидал Киев с группой саперов, подрывавших мосты через Днепр. На мостовую падали спелые каштаны. Он поднял несколько штук. Каштаны были неповторимых оттенков — от темно-красного до коричневого. На них виднелись тоненькие прожилки. Один каштан имел форму сердца, и он подумал: когда же снова вернется в Киев? Когда еще раз напьется воды из Днепра?
Сюда, на южный от Киева плацдарм, который в сводках уже назывался Букринским, Сильченко вышел с первой тысячей бойцов своей дивизии и гвардейской мотомеханизированной бригады, форсировавшей Днепр, пока что без танков и тягачей.
Обстановка на плацдарме была напряженной. Воинам приходилось нелегко. Они оказались как бы во вражеском тылу — с трех сторон плацдарм подковой окружали фашистские войска, а с четвертой — широкая река.
Сколько надо было иметь бойцам мужества, сил — и физических, и духовных, — чтобы продвинуться вперед или хотя бы удержаться на уже отвоеванном рубеже!
Такого боевого порыва, бесстрашия и неутомимости у рядовых и командиров полковник Сильченко еще не видел на войне. Для бойцов Воронежского фронта Днепр был еще и важной вехой, отметкой. За ним до самой границы больше не встретится такой мощной водной преграды. От Днепра до Берлина почти столько же километров, сколько от Сталинграда до Киева. Днепр был и своеобразным экватором в этой войне по расстоянию, которое должны пройти армии обеих сражающихся сторон, и, возможно, экватором и по времени.
Ночью и утром за села Зарубенцы, Григорьевку и Луковцы, за господствующие высоты продолжались бои.
Захваченный плацдарм требовал единого командования, новых подкреплений, прикрытия с воздуха штурмовой и бомбардировочной авиацией, срочной переправы танков и тяжелых орудий. Надо было немедленно высадить хотя бы две воздушно-десантные бригады, чтобы перекрыть вражеские коммуникации, ведущие к букринскому изгибу Днепра, до конца использовать фактор внезапности…
Обо всем этом размышлял полковник Сильченко, наблюдая в бинокль за танками немцев, которые уже в четвертый раз шли в контратаку.
«И все же танков не так уж и много, — Федор Федосеевич
Сильченко взял телефонную трубку.
— Алло!
— Кабель оборван где-то на Днепре. Связисты ищут обрыв, — доложил телефонист.
— А рация?
— Убит радист…
«Жаль, — вздохнул Федор Федосеевич. — Если бы работала рация, можно было бы передать на тот берег даже открытым текстом: «Плацдарм взят. Не теряйте, в штабе фронта ни минуты. Всеми способами перебросьте сюда людей. Десантируйте бригаду или две парашютистов. Пора уже показать десантникам, на что они способны в этой войне! Мы должны во что бы то ни стало пройти хотя бы полтора десятка километров от берега в глубь вражеской территории…»
В блиндаже под тремя накатами Сильченко не засиживался — ходил по траншеям, посещал позиции артиллеристов и минометчиков. Важно, чтобы красноармейцы видели его. И не имеет значения, из какой он дивизии и армии. Главное для бойцов — на плацдарме находится полковник, а раз так, значит, есть уже здесь и значительные силы.
В одной из траншей Федор Федосеевич вдруг остановился, увидев чернявую женщину, младшего лейтенанта медицинской службы, склонившуюся над раненым. Невысокая, с легкой сединой на висках, она была очень похожа на его жену Лиду, погибшую во время эвакуации из Киева в Харьков.
Санинструктор подняла голову.
«И щеки, как у Лиды, слегка румяные, — отметил Сильченко, — должно быть, от волнения, от напряжения. А глаза не такие…»
Он встретился с взглядом глубоких темно-карих глаз женщины. От них к носу тянулись едва заметные ниточки морщинок.
«Так может смотреть лишь человек, который много пережил», — подумал Федор Федосеевич.
Санинструктор, поправив бинт на голове раненого, встала.
Увидев Сильченко, солдат обратился к нему:
— Разрешите… К своим…
Сильченко хотел было возразить, но боец понял его и без слов. Добавил:
— Тут почти все с дырками. Так что не обращайте внимания…
— Хорошо, сынок, иди к своим, — кивнул Федор Федосеевич.
— Солдат прав, — вздохнула санинструктор. — Я видела пулеметчика без одной руки… Многих раненых надо немедленно эвакуировать на ту сторону. Если останутся здесь — не выживут.
— А есть возможность переправить раненых на Левобережье? — спросил Сильченко.
— Какая там переправа! Беспрерывный обстрел, бомбежки.
— Вы давно здесь?
— Как раз взошло солнце, когда наш паром причалил к круче. Занималась перевязкой… — санинструктор умолкла, губы ее задрожали.
— Что, погиб ваш знакомый?
— Да… На берегу я увидела солдата, которого знала с сорокового года. Он служил на заставе моего мужа капитана Тулина. Это пограничник Ваня Оленев. От своих людей в партизанском штабе знала, что Оленев остался в немецком тылу инвалидом, без одной руки. И вдруг встречаю его утром тяжело раненным еще и в живот. Его лихорадило, и он все звал свою Надю. Это имя я тоже слышала от бойцов и моей дочки Леси еще на заставе. Мне до сих пор слышится его голос: «Надя! Надя!..» Не доживет Оленев до вечера.